Иван Катавасов - Блаженство по Августину

От возмущения Аврелий даже сбился с шага, споткнулся на лестничной ступени. Раздраженно саданул локтем чересчур услужливого раба, бросившегося было поддержать оступившегося доминуса, многоученейшего профессора Августина.

Вот так, стоит тебе оступиться, тотчас подтолкнут, чтоб упал всем на смех! И ногами затопчут, потому что предупреждали: и пальцем не смей тронуть распоясавшихся у тебя в школе великовозрастных буянов. Стой и смотри бессильно, как твоим любимым ученикам вломили от лысого до лысого!

Аврелий неприлично вслух по-латыни и по-гречески выругался, проклянув и послав всех языческих богов куда подале, нежели в тартарский афедрон. И собственные рабы и прохожие от него отпрянули в суеверном испуге. Кое-кто по-христиански перекрестился. Один язычник аж плюнул себе за пазуху, cуевер.

Ох не в добрый час встретить на улице такого вот ругателя и сквернослова… А еще профессор, ученую риторику преподает… Спрашивается, чему он юношество учит?

Аврелий здравомысленно обуздал праведный гнев, даже пошел помедленнее, более степенно в ему подобающем модусе, коли статус обязывает держать себя в узде. Хотя скверные мысли на привязь не посадишь.

Вон проклятые Эпистемоновы выкормыши, мало им было декабрьского погрома, когда он вновь открыл занятия уже не на дому, а поблизости от форума на прежнем месте. Так с января взяли вам моду, охвостье ослиное, приходить на учебные торжественные декламации, рассаживаться по разным углам и мычать с закрытым ртом. Когда педель с дубинкой подходит к такому теленочку-подлецу, тот замолкает, едва отойдет — сызнова, обормот, начинает.

Перед родителями, пришедшими послушать сыновей, ужасно неловко. Опять же обычай, все терпят бесчиние безропотно.

Один Нумант Иберик с тем не согласился. Приехал на игры, узнал о безобразии и по-свойски, как гладиатор, преподал урок озорникам и шалунам. Одному любителю мычать и крякать по-утиному в патетических моментах переломал в двух местах пальцы ног. Другому звукоподражательному теляти знаменитый по всей Африке пегниарий Иберийский Волк вывернул правую руку из плеча. Мог бы и оторвать ее, но пожалел сопливого.

И никаких вам нежностей телячьих, если гладиатор решил, что юнцы его оскорбили на рынке. Когда на арене, то издевайтесь, сколько из вас дерьма вылезет, но вне игры дразнить смертоносных гладиаторов запрещается. Ибо таков неписаный закон. Тоже вам обычай и традиция.

Правда, обиняками Нумант между делом осведомил тех двоих якобы оскорбителей за что они действительно пострадали.

После того Эпистемоновы охломоны малость попритихли, присмирели. Но в школу профессора Аврелия после полудня, бывает, припрутся нахальной толпой, нагло лыбятся, стоят, портик вестибула подпирают, топчутся, отираются, с мысли сбивают, ублюдки недоделанные…

Тут уж ничего не поделаешь, коли слушать учителей мудрости никому не возбраняется, будь то на форуме, в термах или в школах риторики. Вон еще одна открывается, будто медом им намазано… Хотя одной капли горькой желчи достаточно, кабы отбить охоту к такому роду занятий.

Алипий опять в Рим зовет, сочувственно уверяет, мол, там молодежь в школах не буйствует, но отрадно платит за учебу… Очевидно, риторскую ученость в Вечном Городе уважают, премного ценят и стар и млад, язычники и христиане…

«…В эти годы я преподавал риторику и, побежденный жадностью, продавал победоносную болтливость. Я предпочитал, Ты знаешь это, Господи, иметь хороших учеников, в том значении слова, в каком к ним прилагается «хороший», и бесхитростно учил их хитростям не за тем, чтобы они губили невинного, но чтобы порой вызволяли виновного.

Боже, Ты видел издали, что я едва держался на ногах на этой скользкой дороге, и в клубах дыма чуть мерцала честность моя, с которой, во время учительства моего, обучал я любящих суету, ищущих обмана, я, сам их союзник и товарищ…»

Той весной Аврелий пришел к мысли о том, как же тяжело даются свободные науки его самым прилежным и толковым ученикам. Видимым образом, тщась разъяснить вроде бы понятное и простое, нельзя не отметить, что самого выдающегося среди обучаемых едва хватает лишь на то, чтобы не так уж медленно усваивать учительские толкования натурфилософских явлений и понятий, этических и эстетических норм, правил.

Казалось, его ученики все могли правильно уразуметь и вели с ним вполне разумный диалог. Но стоило ему объединить какие-нибудь две разнородные темы, как немедленно ученическая мысль уходила гулять по всему небу. Среди звезд его слушатели не видели, не замечали небосвода.

Чего-то основополагающего, им очень необходимого, наставительного, видимо, не доставало наиболее понятливым и сообразительным. Аналогичным образом и сам наставник иногда ощущал себя ущербным и недостаточным, коль скоро не может разъяснить этим ревностным акусматикам простейшие вещи, к примеру десять категорий Аристотеля.

Ни учитель, ни его ученики нисколько не задумывались над тем, как бы им заиметь Бога в душе и царя в голове. Вероятно, таковыми предопределенно, по воле Божьей, были те позднеантичные времена на историческом переломе между уходящей безóбразной натурой, отраженной в беспорядочной культуре язычества, и наступавшим преобладанием христианского цивилизаторского системообразующего миропорядка. О прогрессивном системном переходе от низменного, подверженного безусловной порче и всем порокам Града Земного к подножию горы, где благообразно высится беспорочный, светящийся вечным светом разума Град Господень, молодой философ Аврелий Августин еще не размышлял. Не до того ему приходилось в обыденной череде привходящих событий и круговерти непосредственных устремлений.

Он, конечно, знал о бесславной гибели в конце лета кесаря Грациана после сражения с британским узурпатором Максимом. Но, как всегда, остался равнодушен ко всем имперско-республиканским пертурбациям или, возьмем к примеру, ко взаимоотношениям-перипетиям малолетнего августа Валентиниана и могущественного восточного кесаря Теодосия.

Что нам далекая Гекуба в Медиолане, пускай ее именуют коварной Юстиной и она — чрезмерно деловитая мать августа-ребенка? Достаточно тебе таковских беспокойств с ближними, домашними и школьными проблемами.

Так, в конце августа, еще до начала виноградных каникул, дружно благословляемых школярами и профессорами, Сабина Галактисса уехала по делам далеко на юг в Капсу. Обещала пробыть там до зимы, чему Аврелий нисколько не огорчился. Не то что с глаз долой — из сердца вон, но без нее как-то полегче на душе будет, если вопрос о свадьбе-женитьбе благополучно откладывается до декабрьских календ. Лучше бы до греческих, но довольствуйся малым, если последние времена и конечные сроки неведомы ни кесарям, ни их подданным.