Сергей Мосияш - Федор Алексеевич

— И последнее. Недостойное самого низкого попика. Ты, Андрей, нуждою увёл чёрную жену от мужа, прелюбодействовал с ней, а его, дабы не мешал, ты упёк в заточение. Так чего ты достоин? Скажи?

Сразу сделавшись белее стенки, Савинов молчал. Он никак не ожидал, что самое тайное его, сокровенное известно этому злодею патриарху. Откуда он мог прознать про это? Убить! Только убить осталось ему Иоакима.

А Иоаким спокойно сел в своё патриаршее кресло и сказал смиренно:

— Что решит Собор, пусть так и будет.

И Собор решил: Андрея Савинова извергнуть из священства, оковать и немедля сослать в Кожеезерский монастырь на самые тяжёлые работы, по прибытии в который ради милости оковы можно будет снять, если в пути ссыльный будет вести себя смиренно и достойно. На что, судя по поведению на Соборе, надежды было мало.

А в это время Фёдор Лопухин приехал в Ферапонтов монастырь и, дабы преуспеть в деле предстоящем, первым долгом явился за благословением к Никону, и сан его, ради того же, не умалил:

— Благослови, владыка.

А раз владыка, значит, верховный правитель. Понимал хитрый боярин, что это будет приятно ссыльному иерею давно лишённому сана. Никон продолжал всюду подписываться святым патриархом, и даже на дороге перед монастырём поставил кресты, на которых было написано: «Смиренный Никон Божьей милостью патриарх, поставил, будучи в заточении за слово Божие и св. церковь».

Читая по дороге эти надписи, Лопухин понял, не сломлен Никон, и дело, с которым он ехал к нему, будет весьма трудным.

Никон благословил приезжего и спросил:

— С чем пожаловал, сын мой? Уж не донос ли на меня снова проверять?

— Нет, нет, владыка. Я с вестью горькой. Преставился ныне великий государь Алексей Михайлович. Велено мне оповестить тебя об этом.

— Царство ему небесное, — перекрестился Никон. — Что-то шибко раненько он отправился туда.

— Что делать, владыка. Всевышний призывает не когда тебе хочется, а когда он сам решит.

— Это верно, сын мой, всё в руце Божьей, — отвечал Никон, — смахивая вдруг явившуюся на щеке слезу. — Но он будет судиться со мной в страшное пришествие Христово, ибо не было мира меж нами. Не было.

— Но ты, владыка, должен простить его как истый христианин, — подступился Лопухин к главному. — И простить письменно, дав прощальную грамоту.

— Подражая учителю своему Христу, повелевшему оставлять грехи ближним, я говорю: Бог да простит покойного. Но письменного прощения я не дам.

— Но почему, владыка?

— А потому, что он при жизни своей не освободил нас от заточения.

У Лопухина всё похолодело внутри. Вот тебе и «горы сверну», вот тебе и «десять грамот».

— Владыка, я умоляю тебя.

— И не проси, сын мой, ворочайся лучше к тем, кто прислал тебя. За то, что уведомил май о смерти государя, спасибо. Но писать ему прощальную грамоту я не стану. Не заслужил таковой покойник.

Возвращался в Москву Фёдор Лопухин псом побитым, ничего не вёз в оправдание своей неблизкой поездки. Вот уж истина, не хвались едучи на рать.

Явился в Милославскому на доклад.

— Ну где грамота? — спросил Иван Михайлович.

— Не дал Никон. На словах простил, а письменно не дал.

— Эх ты, Федя-я, а хвалился, что десять привезёшь.

— Кабы знал, что он упёртый такой, — вздохнул виновато Лопухин. — Да и примета худа мне пред тем случилась.

— Что за примета?

— Да споткнулся на Красном крыльце, все ступени боком пересчитал.

— Примета сия худом и Никону обернётся, — нахмурился Милославский. — Зашлём его ещё подале да потеснее. А то пристав при нём Шайсунов пишет, что зажировал он в Ферапонтовом, всех под себя пригнул.

Не забыли Матвееву Милославские его попытку посадить на престол Петра мимо старшего брата. Не забыли. Едва Фёдору получшало и он уже без посторонней помощи поднимался на престол, хотя по-прежнему ни державу, ни скипетр не хотел в руки брать, тяжелы они были для слабых рук его, тут ему начали в уши дуть:

— Экий твой батюшка, государь, Алексей Михайлович здоровущий был, а в одночасье раз и занедужил и, не болея, помре.

— Да, — соглашался Фёдор, — я тоже думал, ему износу не будет.

— А не задумывался ли ты, государь, отчего сие могло приключиться? — спрашивал Милославский тоном, показывающим, что уж он-то знает отчего.

— А ты думаешь, Иван Михайлович, была причина?

— Ха! Ещё какая! Аптека-то царская у кого в руках?

— У Артамона Сергеевича.

— Верно. У Матвеева. Он же с лекаришком там всякие зелья варил. Вот и смекай, государь, какое зелье этот Матвеев мог поднести Алексею Михайловичу.

— Да ну уж, что ты так, Иван Михайлович, на него?

— Как что? Он же и смерть государя хотел утаить, и бояр всех взбулгачил за Петра кричать. Это хорошо, Алексей Михайлович в слове последнем патриарху указал на тебя. А то б что было?

— Ну, это, может, совпадение, — усомнился царь.

— Совпадение? А отчего твой старший брат Алексей Алексеевич [15] Алексей Алексеевич (1654—1670 — старший сын царя Алексея Михайловича от М. И. Милославской. Смертью царевича воспользовался Степан Разин и распустил слух, что царевич жив и бежал к нему от сурового отца и жестоких бояр. помер? Кто теперь узнает? А какой умница-то был. В двенадцать лет владел латынью, сочинял стихи. Его в тринадцать лет прочили на польский трон. Какую речь на латинском он произнёс перед польскими посланцами, как они ему хлопали, видя в нём уже не отрока, а зрелого мужа. И вот в январе семидесятого он скончался. Внезапно, неожиданно. Может, скажешь, и это совпадение? А ты, Фёдор, отчего болезнен такой? А?

— Я от роду такой.

— От роду ли? А може, от тех зелий, которыми тебя потчует Матвеев с лекаришкой. А? Вот то-то, государь.

Умел Иван Михайлович убеждать царственного племянника, умел. И когда в Думе предложили освободить Матвеева от должности начальника царской аптеки, царь согласился.

Но Милославский этим не довольствовался. Он был убеждён, что воеводой в Астрахань царь Алексей послал его когда-то по подсказке Матвеева. Это было равносильно ссылке. Иван Михайлович едва не помер там от болезни живота. Разве это можно простить Матвееву? Рьяного союзника в травле Матвеева Милославский нашёл в лице дворецкого Богдана Хитрово. Тот тоже ненавидел Матвеева: именно Матвеев доложил государю Алексею, что Хитрово, управляя Приказом большого дворца со своим племянником Александром Хитрово «...из всех Сытного, Кормового и Хлебного дворцов премножественным похищением всяких дворцовых обиходов явственно и бесстыдно по вся дни корыстовалися, великими посулами с дворцовых подрядчиков богатили себя».

И если б не внезапная смерть государя, ещё неизвестно, чем кончилось бы это дело для Хитрово. Однако царь умер, донос, соромивший дворецкого, был выкраден. Теперь подоспело время мести доносчику.