Сергей Мосияш - Федор Алексеевич

После изгнания Матвеева из царской аптеки надо было извергнуть его из Посольского приказа, который он возглавлял. Недруги искали повод, и он вскоре нашёлся. В Думу пришла жалоба от датского резидента Гея, отъезжавшего на родину: «Управитель Посольского приказа окольничий Матфеев браль на пятьсот рублей рейнские вина у меня, якобы поставленное им ко двору. И на мой требований прислали из Посольского приказа фальшивый контракт. Пусть Матфеев воротит мне эти деньги».

— Хэ-хэ, — потирал радостно руки Хитрово. — Испёкся наш Артамошка.

Жалобу прочли царю, тот сказал:

— Пусть уплатит всё сполна тому Гею, дабы не ронять лицо государства перед иностранцами.

Однако Дума, подогретая Милославским и Хитрово, подняла шум.

— Как так? Человек, опозоривший перед всем миром державу, стоит во главе Посольского приказа.

— Гнать такого, — кричал Волынский.

— В ссылку его, — подпевал Хованский-Тараруй.

А тут подоспела из Польши от русского резидента Тяпкина слезница, которую думный дьяк Иванов подсунул Стрешневу для прочтения государю.

— «В Краков на коронацию мне нечем подняться, — читал Стрешнев жалобу-грамоту Тяпкина, писанную им для начальника Посольского приказа, но никак не для государя. — Занять не добуду без заклада, а заложить нечего, одна была ферезеишка соболья под золотом и та ныне в Варшаве пропадает в закладе, потому что выкупить нечем. Поневоле не поеду на коронацию, ежели денег на подъём не добуду. Лошадь одна и была, на которой волочился на двор королевский и к панству, и та теперь пала. Выбресть не на чем в люди, придётся и самому так же издохнуть от скудости. Не такие тут порядки, что в государстве Московском, где, как пресветлое солнце в небеси, единый монарх и государь по вселенной просвещается и своим государским повелением, яко солнечными лучами, всюду един сияет: единого слушаем, единого боимся, един даёт и отнимает по данной ему, государю, свыше благодати. А здесь что жбан, то и пан, не боятся и самого Создателя, не только избранного государя своего, никак не узнаешь, где у кого добиться решения дела, все господа польские на лакомствах души свои завесили».

Стрешнев кончил чтение, государь спросил:

— Отчего наш посол в Польше в такой скудости пребывает?

— А это, государь, с Посольского приказа спрос, — сказал Хитрово.

— Вот сором-то державе нашей, — поддакнул Милославский. — Дума уж приговорила, государь, тебе лишь указать осталось.

— Что-то ты, Иван Михайлович, навыворот всё поворачиваешь. Сначала я указать должен, а уж посля Думе приговаривать.

— Ну, укажи, Фёдор Алексеевич, чего ж медлишь. Укажи, а в Думе приговор уж готов.

— А каков приговор-то?

— Ссылка.

Фёдор задумался, потом спросил не очень решительно:

— А не строго ли это? Может, уволить от Приказа, и довольно.

— Не строго, государь. Он вон нас и перед Данией, и перед Польшей осрамил.

— Нет, не могу я ему ссылку указать. Всё-таки его отец жаловал. Не могу я его всего лишать. Перед памятью отца не могу.

— Но, государь, вся Дума просит.

Царь хоть и юн был, и здоровьем слаб, но не захотел в ссылку отправлять Артамона Сергеевича. Тогда Милославский, вспомнив свой горький опыт, предложил:

— Хорошо, Фёдор Алексеевич, давай тогда отправим его воеводой куда подале.

— Ну вот воеводой — это можно, — обрадовался царь. — А то ссылка. Он ведь не враг мне. А куда воеводой-то?

— В Верхотурье хотя бы.

— А где это? Покажите чертёж.

Принесли чертёж Русской земли, показали Фёдору.

— Так это ж аж за Уралом?

— Да, это за Уральским камнем, государь.

— А нельзя ли ближе? Не хотелось бы обижать.

— Везде уж есть воеводы, государь. На живое место не пошлёшь.

—Это верно.

И уж на следующий день едва Матвеев появился в передней, как от царя вышел Стрешнев с указом в руках и объявил ему:

— Указал великий государь, быть тебе, Артамон Матвеев, на служении воеводой в Верхотурье. И отъезжать туда со всем поспешанием.

Матвеев поклонился указу и сказал:

— Передай государю, Родион Матвеевич, что я служил верой и правдой отцу его, Алексею Михайловичу, и ему послужу ещё, в любом качестве и на любом указанном им месте.

Хорошо понимал Артамон Сергеевич, от кого всё исходит, за что мстят ему и что отрок-государь тут вовсе ни при чём. И был отчасти даже доволен, что уедет подальше от этого осиного гнезда. Он был уверен, что едет ненадолго, что может так случиться, что воротят его даже с дорога. Потому как, имея неплохие познания в медицине, знал, что Фёдор не жилец, что здоровье у него ещё хуже, чем было у старшего брата Алексея. А когда (Господи, прости ему мысли грешные) Фёдор уйдёт из жизни, то престол наследует Пётр, а по малолетству его правительницей станет Наталья Кирилловна, и уж она-то первое, что сделает на троне, — воротит Артамона Сергеевича в столицу, ибо из всего притронного окружения доверяет только ему, своему воспитателю. Ведь именно его стараниями она стала женой Алексея Михайловича, царицей стала.

Матвееву было разрешено взять с собой дворни и поклажи сколько сможет увезти. А так как ехал он воеводой, то взял с собой не только пищали, но и две пушки с запасом пороха и свинца. Предполагалось, что в пути могут напасть разбойники и пушки тогда сделают своё дело.

Отправлялся окольничий Матвеев на воеводство длинным обозом, что-то около двадцати телег со скарбом, слугами, их жёнами и даже детьми. Взял с собой десятилетнего сына Андрея [16] Матвеев Андрей Артамонович (1666—1728) — сын Матвеева Артамона Сергеевича. Государственный деятель, дипломат. Сподвижник Петра I. С 1696 г. — посол в Гааге. Вене. Ему принадлежат «Записки» о событиях конца XVII века. и даже племянников, которых дорогой учил чтению и письму, если позволяли обстоятельства. Даже карл Захарка, призванный в пути потешать господ, ехал с обозом.

Однако, выпроводив Матвеева из Москвы, недруги не успокоились. Если с сидящим на троне царём — даже и юным — спорить было не принято, то уж в верхней горнице, куда собиралось всё семейство, сёстрам и тёткам царя представлялась возможность уговаривать царственного отрока, а то и требовать хором исполнения женских желаний и капризов. Туда, в верхнюю горницу, была вхожа и Хитрово Анна Петровна, как кормилица царевича, ненавидевшая молодую царицу Наталью Кирилловну и её воспитателя Матвеева. Само собой, на эти семейные посиделки мачеху никогда не приглашали, а Фёдору, однажды пожелавшему позвать её, дали понять, что мачехе здесь делать нечего.

Вот Милославский и Хитрово стали действовать через верхнюю горницу, дабы «упечь-таки Артамошку в ссылку».

— Федя, — обращалась тётка Ирина Михайловна, — сказывают, Матвеев увёз книгу с рецептами из аптеки и в той книге указаны цифирью составы зелий.