Аркадий Крупняков - У моря Русского

Редкий год проходит без могучего разлива горных вод. Стекая с гор и каменных гряд во время сильных дождей, вода врывается в устье, сокрушая все на своем пути. Разливаясь, Суук-Су уносит не только смытые виноградные кусты, но и вырванные с корнем ореховые и грушевые деревья, стада овец. Ничего не щадит стихия.

Там, где река пересекает дорогу в город, через ее русло перекинут узкий мост. Когда-то этот мост был подъемным. Надо полагать, что в те времена река не пересыхала и, когда мост был поднят, служила преградой для входа в город.

Сейчас мост не поднимают. Ржавые цепи выпали из блоков и висят, отражаясь в воде. Дорога перебегает мост и сразу идет в гору. На горе возвышаются северные, главные ворота города.

Ворота зовут железными, но все знают, что сооружены они из камня да дерева и только подъемная решетка обита железом.

В дни мира и тишины створ этот на день поднимают и в Сурож свободно входят все, кто может уплатить за вход. Ночью ворота закрыты.

Наутро после стычки под Арталаном Теодоро в сопровождении двух слуг подъехал к железным воротам. Лишившись купленных невольников, он побоялся сразу ехать в Тасили, опасаясь первого гнева отца, и потому решил переждать день-два в Суроже, в доме Андреоло, недавно построенном. А когда старик перебесится и гнев его остынет — тогда будет видно.

Миновав ворота и бросив стражникам по два аспра каждому, Теодоро въехал на Главную улицу. Но, не доехав до дома Андреоло, он остановил коня. Подумалось, что встреча с братом может быть не менее неприятной, чем с отцом.

Резко повернув коня, Теодоро направился к морю. На берегу он постелил плащ и, приказав слугам не будить его, сейчас же заснул, утомленный волнением и бессонной ночью.

Целый день проспал Теодоро. Проснулся под вечер. Солнце ушло за горы, над Сурожем густели сумерки. Кони паслись на траве недалеко от моря, слуги сидели под кустом и чинили изрядно порванную в стычке одежду.

— Ты, Батисто, и ты, Любиано, поедете в Тасили, — сказал Теодоро подошедшим слугам. — Отцу скажите, что мы попали в плен к татарам и убежали дорогой. Иначе нам несдобровать. Поезжайте с богом, я обойдусь без вас.

Слуги уехали, а Теодоро все еще не мог решить, что ему делать.

«Было бы куда лучше, если бы всех слуг, кроме этих двух, уничтожили татары. Тогда можно было бы наплести сто тысяч небылиц и оправдаться, — думал Теодоро. — А теперь в Тасили прибрели уцелевшие слуги и рассказали все как было. Лишиться такой суммы денег — не шутка для старика. Интересно, дошла ли весть о потере пленников до Андреоло?» — Он поднялся, подошел к коню, вскочил в седло.

Подъехал к дому Андреоло. Сошел с лошади, постоял немного; набравшись решимости, тронул бронзовое кольцо. Ворота долго не открывали, затем в узеньком окошке показалось лицо слуги.

— Кто беспокоит добрых людей?

— Это я — Теодоро!

— Ах, это вы, синьор, — скрипучим голосом сказал старый слуга. — Слава богу, что вернулись целым и невредимым.

— Синьор Андреоло дома?

— Да, дома.

— Он ничего не говорил обо мне?

— Молчит с тех пор, как приехал из Тасили.

«Значит, Андреоло знает все и нечего терять», — подумал Теодоро и шагнул к двери.

Андреоло сидел за столом боком к вошедшему и глядел в окно. Его длинное с редкой бородкой лицо было непроницаемым. Он как будто и не заметил брата, не пошевелился и после того, как Теодоро бросил в угол саблю и повесил плащ.

Теодоро молча сел в кресло, стоящее против камина. Он решил не говорить первым ни слова. «Пусть начнет мой братец, а я по его вопросам узнаю, что ему известно».

Молчали долго. Наконец Андреоло, не меняя позы, спросил:

— Где же товар, братец? Почему Теодоро ди Гуаско является домой так скромно и тихо — без слуг, без охраны? Отчего так молчалив наш славный негоциант?.. Где наши общие деньги?

— Так ли уж я виноват? На нас набросилась многочисленная орда разбойников, и почти все слуги погибли. Меня и двух человек взяли в плен, только сегодня днем мам удалось бежать.

— Пять или шесть разбойников — это, по-твоему, многочисленная орда? Он врет о гибели слуг, тогда как они все, как бараны, толпятся сейчас в Тасили во дворе отца.

— Так почему же они убежали от пяти разбойников? Ведь их было двадцать человек, да я, да Памфило.

— Себя ты можешь не считать. Ты спал в шатре и видел радостные сны! Почему погиб монах?! Потому, что он отстаивал наше добро, а ты сидел под кустом…

— Неправда! — крикнул Теодоро. — Я бился рядом с монахом и, если бы не пришла к татарам подмога, я прогнал бы их.

— А какого черта ты разлегся на этой поляне? Ты что, не мог пробыть без сна одни сутки и выспаться дома, благо тебе все равно где бездельничать?

— Я не бездельничаю! — гневно воскликнул Теодоро и вскочил на ноги. — Это ты высыпаешься в курии и хоронишься в замке нашего отца, тогда как я в самом татарском пекле добываю для себя богатство!

— Что же, по-твоему, выходит — не ты, а я трус?

— Да! Ты трус! Трус!

— Вы посмотрите на этого сопливого мальчишку. Он с двадцатью вооруженными стражниками убежал от горстки вонючих татар. В твоих жилах нет капли крови от смелого ди Гуаско. Ты, как и твоя мать, был и останешься все тем же чомпи [36] Чомпи — нищий (ит.) . !

Этого Теодоро перенести не мог, и братья, сцепившись, покатились по полу.

В это время широко распахнулась дверь, в комнату вошел старый ди Гуаско. Несколько мгновений он стоял на пороге, потом подбежал к братьям, хлестнул плеткой одного, другого.

— Какие же вы, к дьяволу, братья после этого, — мрачно сказал отец. — Чувствовала моя душа, что сыны мои сцепятся, когда от слуг узнал, что вы оба тут.

Антонио долго глядел то на одного, то на другого сына и молчал. Затем неожиданно расхохотался.

— Вот так распотешили меня мои сынки, сто чертей вам в печенку! — сквозь смех произнес отец. — Вы посмотрите-ка на себя! Дьяволы вы и дармоеды!

— Это ты напрасно, отец, — угрюмо произнес Андреоло, вытирая кровь с лица. — Об этом надо сказать братцу, а не мне. Это он проспал полторы тысячи сонмов.

— И ты тоже хорош! Может, не по твоей милости я сегодня возместил убытки господам из Лусты за овчарню, которую ты спалил? Если так пойдет дело, мои сынки пустят меня по миру, не будь я Антонио ди Гуаско. Сегодня мне следовало бы с вас обоих спустить шкуры, я с тем желанием сюда и ехал, но вижу, вы и так наказали друг друга. Так и быть, признаюсь вам, олухи, я любовался на вашу драку в окошко. Что-что, а драться вы умеете, накажи меня бог! Клянусь петлей, на которой меня хотели повесить, я получил большое удовольствие от тумаков, которыми вы оделяли друг друга. И знаете — я вспомнил молодость, когда свободным и сильным гулял по морским просторам. Среди «хозяев моря» такие презабавные сценки не были редкостью.