Аркадий Крупняков - У моря Русского

В гору идет дорога.

— Как вы думаете, сынки, — прервал вдруг молчание Антонио, — так и оставим это дело без внимания?

— Какое?

— То, что слуги удрали, кинув синьора Теодоро в беде?

— А-а, — протянул Теодоро. — Мне кажется, что всех их наказывать не стоит. Повесить одного в назидание другим, и этого вполне достаточно.

— Без суда? — спросил отец. — Чтобы мне потом опять тратить кучу денег на замазывание ртов в Кафинской курии?

— Но если слугу предать суду синдиков, нам придется сказать правду, — вмешался Андреоло. — И суд вряд ли обвинит одного слугу, если бежали все с синьором Теодоро во главе.

— Ты сам наверняка удрал бы раньше! — зло крикнул Теодоро. — Ты вообще боишься ездить за живым товаром!

— Ну, я не проспал бы!

— А ну, цыц, вы! — заорал отец. — Опять рады сцепиться. Суд синдиков! К дьяволу этот суд. Мы соорудим свой трибунал, и, клянусь громом, он будет не хуже всякого другого. Я уже имею на этот счет кое-какие мыслишки.

Мы нагоним этим судом такой страх на наших бездельников, что они будут шелковыми.

— А если узнает Христофоро? — спросил Теодоро.

— Если ты, сопляк, помянешь еще раз этого одноглазого сатану, я вышибу тебе печенку, — раздельно и зло произнес отец. — Плевал я на Христофоро, если сам господин консул Кафы предложил всякое наказание оформлять должным образом. У нас будет все честь-честью: суд, допрос, приговор. Но если Негро попробует еще раз сунуть свой длинный нос в мои дела, я оторву его вместе с бородавкой.

При упоминании о консуле Солдайи старый ди Гуаско всегда выходил из себя. Так и на этот раз он долго еще бранился, проклинал и консула и всех, кто его на консульство поставил.

Теодоро не обращал внимания на брань отца. Он всецело был поглощен мыслями об Ольге. То, что он недавно услышал от отца, обнадежило его, и он серьезно стал думать о переходе в православную веру.

Небо с утра темное, строгое. Дыбятся, налезают друг на друга горбатые груды облаков. Помрачнела над морем зелень гор, розовая заря, полыхавшая с рассвета, погасла. По дорогам ползут тяжелые запахи полыни, в воздухе тишь, какая бывает обычно перед грозой.

Площадь около церкви святой Анастасии в Скути [40] Скути — ныне Приветное Алуштинского района (раньше Ускут). полна народу. Сюда согнали всех жителей селения от мала до велика, чтобы люди видели, как могучие ди Гуаско будут творить суд.

Велико богатство благородной семьи ди Гуаско, все шире и шире раздвигаются их владения. Еще совсем недавно замок Тасили стоял на границе генуэзских поместий, но прошло только полтора года, и уже за это время ди Гуаско захватили греческую деревушку Капсихору, а потом богатое и обширное Скути.

Чтобы держать в страхе и повиновении жителей, братья ди Гуаско поставили в каждом селении виселицы и позорные столбы.

Вот и сейчас с тревогой и страхом люди ждут судилища, поглядывают на недавно сооруженную виселицу. Высокий свежевыструганный столб с перекладиной вкопан на пригорке и ярко желтеет на фоне темных громад гор.

И как-то странно видеть людям среди весеннего возрождения этот мрачный символ смерти.

Тишь на площади необычайная. Но вот по толпе пробежало легкое волнение, послышались голоса: «Ведут, ведут!»

Вооруженные слуги, расталкивая толпу, освободили проход. Шестеро вели четверых. Подсудимые шли тихо, понурив головы. Впереди широкоплечий человек. Его руки перехвачены за спиной толстой веревкой, одежда разорвана во многих местах.

Вторым шел светлоглазый парень, еще совсем молодой. Он безучастно взглянул на толпу и снова опустил глаза. За ним, тяжело переступая, двигалась молодая женщина. По смуглому красивому лицу в ней можно было признать гречанку. Последним брел невысокий худой старик. Его редкая бороденка была взлохмачена, красные глаза слезились, старую суконную шапчонку он держал в руке.

Всех четверых подвели к воротам церкви и посадили на камни. Прошло полчаса, а судей все не было. Неожиданно из-за пригорка, взметая копытами пыль, выскочила лошадь. Всадник осадил ее около виселицы, соскочил на землю. Это был Андреоло ди Гуаско.

В ограде церкви слуги установили длинный стол, стулья и против стола — скамью для подсудимых.

Через несколько минут на площадь въехали Антонио, Теодоро, Деметрио и писарь, который теперь заменял монаха Памфило. Все они расселись вокруг стола. Антонио кивнул головой. Андреоло встал. Суровым взглядом оглядел толпу.

— Трибунал свободных граждан Генуи в составе Теодоро ди Гуаско, Деметрио ди Гуаско и под руководством Андреоло ди Гуаско начинает творить суд справедливый и нужный. Подведите сюда подсудимого Иорихо.

Когда Иорихо встал перед судом, Андреоло спросил, обращаясь к старику Антонио:

— В чем обвиняется Иорихо?

Антонио, не вставая и даже не поворачиваясь к суду, говорит резко, отчетливо:

— Иорихо мой слуга. На прошлой неделе ему поручено было охранять моего сына Теодоро, ехавшего по делу. В опасный момент Иорихо не защитил синьора, а убежал, как презренный трус, с поля боя, подвергнув жизнь господина смертельной опасности. Вот его вина.

— Что будет говорить виновный?

— Видит бог — это неправда, — спокойно заговорил Иорихо. — Господина должен был охранять не я один, нас было двадцать слуг, и когда на нас налетели разбойники, я бился долго и убежал последний. Я прошу в свидетели всех оставшихся в живых слуг.

— А может, ты, паршивый пес, хочешь, чтобы мы позвали в свидетели тех татар, которые на нас налетели? — крикнул Теодоро.

— Я не сказал этого. Я только говорю, что я никогда трусом не был.

— Ты хочешь сказать, что ты не виноват? — спросил Андреоло.

— Да, я не виноват.

— Кто же, по-твоему, виновен в том, что твой господин потерпел убытки?

— Тот, кто меня судит, — мой господин Теодоро. Да, я скажу всю правду. Пощады мне ждать не от кого, вы потерпевшие, вы обвинители, вы судьи да и виновны вы же. Вместо того, чтобы думать о деле, синьор Геодоро по пути встретил дочь русского купца и всю дорогу ухаживал за ней, оставив нас на волю божью.

На рынке он не заботился о выгодной покупке, а все ходил по пятам этой руссиянки. Зачем надо было спать на развилке дорог у Арталана? Из двадцати честных хороших слуг только девять вернулось домой, а другие оставили животы свои на той поляне.

— Что еще ты имеешь сказать?

— Больше ничего.

Андреоло склонился к уху Деметрио и тихо проговорил:

— Парень крепко стоит за себя. По-моему, его вина не заслуживает повешения. Жалко из-за пустой головы братца терять такого слугу. Поговори со стариком об этом.

— Я требую повешения Иорихо! — сказал Теодоро и стукнул кулаком по столу. — За трусость и за ложь — только петля!