Аркадий Крупняков - У моря Русского

Антонио, все более и более воодушевляясь, начал рассказывать о прошлом.

«Раз старик предался воспоминаниям, значит, он не сердится», — с облегчением подумал Теодоро.

Наговорившись, Антонио поднялся, приказал:

— Ну, петухи, умывайте рожи и марш спать. Завтра в Скути поедем.

Еще едва светало, а старый ди Гуаско уже поднялся, оделся и разбудил своих сыновей.

— Я забыл тебя спросить, Андреоло, где твоя жена? Я что-то не вижу ее в доме, — сказал Антонио, натягивая куртку.

— Фракиту я отослал в Тасили. В моем погребе не осталось ни капли вина. Пусть она привезет.

— Так-таки уж и ни капли? — недоверчиво спросил отец.

— Ну, для завтрака, я думаю, нацежу кое-что.

— Так какого дьявола ты торчишь на моих глазах! Марш в погреба!

Андреоло хлопнул в ладоши, вошел слуга.

— Вина, и побольше! — последовал приказ.

Через несколько минут на столе появились большие куски вареной и жареной баранины, фаршированный перец, тыквенная каша и мед. Посреди стола слуга поставил полуведерный кувшин с вином, принес серебряные бокалы. Посуда также вся была серебряная.

— Видишь, мой мальчик, — обращаясь к Теодоро, сказал отец, — как роскошно и уютно живет твой братец. А почему? Да все потому, что он женат. Я сам женился трижды и, будь я проклят, если не надумаю осчастливить еще одну красотку. Наливай, Андреоло, выпьем за женатых!

Антонио поднял бокал, подмигнул сынам и опрокинул содержимое в свой широкий рот. Братья молча выпили тоже.

— Это я к чему сказал? — разламывая баранью кость и отправляя в рот большой кусок мяса, проговорил отец. — А к тому, что тебе, Тео, надо тоже жениться. Двадцать пять, а все еще один, как перст. Держу пари, что этот молокосос Деметрио тебя обскачет в свои двадцать лет. Ты посмотри, он каждую неделю гоняет в Кафу и наверняка там подцепил достойную себя девочку.

— Жениться просто, — ответил Теодоро. — Только вот куда я приведу жену? Уж не в замок ли Тасили?

— А почему бы и нет? Правда, он угрюм и мрачен, но это удобный для нашего тревожного времени дом. Хочешь, я отдам тебе Скути? Построй там для своей невесты дворец и женись. Если надо, соорудим дом в Суроже. Мне ничего для вас не жалко! — старый ди Гуаско начал пьянеть и потому был необычайно щедр. — Вот ты потерял гору денег, а я молчу, ибо знаю, что в торговле живым товаром риск всегда велик. Слава богу, что жив вернулся… А деньги — дело наживное. Мы их достанем еще. Расскажи, Андреоло, нашему жениху, где мы достаем деньги.

Андреоло поглядел на отца, прищурил глаза и, словно излагая план, начал:

— Я недавно узнал в курии, что на днях из нашей гавани отходит каторга [37] Катсрга — весельное судно. в 30 весел. На ней везут около ста невольников. Стало быть, живого товара 130 человек. Охрану кафинский консул выделил не от нас, а из Чембало [38] Чембало — Балаклава, где тоже была в то время генуэзская крепость. , ибо здесь нападения не боятся. Стало быть, купец выедет из Сурожа без охраны. Отец предлагает утопить судно около_ Капсихоры, благо, что оно выйдет из Сурожа в сумерки, стремясь к утру достичь Чембало. Мы трое — отец, я и ты, когда судно пойдет мимо наших берегов, тихо заберемся на палубу и прикончим купца и его слуг, а невольников и гребцов раскуем, и пусть они прыгают в воду и плывут к берегу. Там их встретит Деметрио с вооруженными людьми, и все каторжники будут наши. Судно отведем в сторону Лусты и затопим в каменистом месте.

— Я согласен, — сказал Теодоро.

— Ну что ж, будем женить Теодоро, — усмехаясь, сказал старший брат. — Невеста уже, по-моему, есть.

— Кто она? Почему не знаю? — спросил отец, ставя бокал на стол.

— Сурожского купца дочь. Русичка. Ольгой ее зовут— если не ошибаюсь…

Теодоро вздрогнул, но промолчал.

— Правда, есть малая помеха, — не унимался Андреоло, — ее надо сначала обратить в нашу веру. Она православная. Ну, что же молчишь? Может, ты сам примешь православие?

— Это смотря по тому, какая женщина, — неожиданно заявил ди Гуаско. — Надо посмотреть, стоит ли игра свеч. Ой, сынки, я-то уж наверняка знаю, что есть такие бабы, ради которых не только православную, но даже и магометову веру принять можно. И нет выше веры, чем вера в женскую красоту. Д-да, я это хорошо знаю.

В голове Теодоро слова пьяного отца взметнули целый вихрь мыслей. «Значит, отец не осуждает иноверие ради любви, а это — главное. Надо поговорить с Ольгой, а до этого ни слова никому. Если девушка и ее отец будут согласны, нужно показать ее отцу, и он поймет меня. Завтра праздник, и наверное Ольга будет на гулянии, я обязательно должен увидеть ее».

— Пора по домам, — поднимаясь, промолвил старый ди Гуаско. — А насчет невесты поговорим потом. Сейчас мы пьяны. Собирайтесь, сынки, поедем в Тасили.

Чтобы выехать из города на дорогу, идущую в Скути, надо проехать всю улицу св. Константина, свернуть в греческую слободку и, миновав монастырь у Вонючего источника, спуститься вниз, в долину.

Улица святого Константина узкая, едва-едва проедут по ней рядом три. всадника. Спокойно помахивая густыми гривами, идут кони. Старый ди Гуаско в середине и чуть-чуть (на голову коня) впереди. Справа в седле Андреоло, слева — Теодоро.

Встречные пешие плотно прижимаются к заборам. А те, кого несчастье послало навстречу знатным латинянам с повозкой или конем, в страхе поворачивают назад, чтобы вовремя убраться в ближайший переулок.

Люди смотрят на кавалькаду и, сжимая кулаки, с ненавистью произносят про себя: «Будьте вы прокляты, хищники! Опять собрались все вместе, опять, видно, затеяли какое-нибудь страшное дело!»

Подобно тому, как Рим в древности называли городом семи холмов [39] Рим, по преданию, был основан на семи холмах. , так Сурож называли городом семи несчастий.

Вполне вероятно, что так прозвали его бедные генуэзцы, каких довольно много было в Суроже. Тысячами приезжали они из далекой республики Генуи, но только единицы, такие, как ди Гуаско, стали богачами. Так же, как и населявшие Сурож греки, армяне и русские, бедные генуэзцы терпели все невзгоды суровой жизни. Несчастий, обрушивавшихся постоянно на город, было, конечно, больше семи, но особенно много бед приходилось переносить жителям от наводнений, от алчности и жестокости богачей, от татарских набегов, от междоусобной вражды греческих князей, от борьбы между католической и православной церковью, от работорговли и от давления, которое постоянно оказывала Кафа на подвассальный город.

Вот это все, вероятно, и имели в виду жители Сурожа, называя его городом семи несчастий.

Подъем к Кутлаку не заметен на глаз, но кони дышат тяжело. Старый Гуаско по-прежнему молчит. Андреоло и Теодоро вполголоса напевают старую лигурийскую песню.