Владимир Толмасов - Сполохи

Чернецы переглянулись, а Неронов опустил подбородок на грудь, раздумался…

Ночевать на судне в душной заборнице Бориска не остался, сошел на берег. Еще в сумерках заприметил он невдалеке низкое строение: не то сарай, не то сеновал. Подхватил под мышку тулупчик и, скользя сапогами по глине, взобрался на угор. Глянул вниз. Сверху коч, освещенный слабым огоньком фонаря, казался серым пятном на черной воде. Кругом было тихо, лишь звенели комары, да где-то вдалеке скучно лаяла собака.

Отбросив в сторону деревянный кол, которым были приперты двери, Бориска потянул за створки. Ржаво заскрипели петли, открылся темный проем, и оттуда пахнуло сосной. Это был не сеновал. В сарае лежали в несколько рядов проложенные брусками длинные доски и недавно сработанный тёс. Видимо, хозяйство это принадлежало плотнику либо судовому мастеру.

Бориска ступил за порог и прикрыл за собой двери. Ощупью забрался на доски, разостлал тулупчик, лег, им же накрылся…

Бориску разбудил сырой холод. В щели сарая едва пробивался скудный рассвет. Лязгая зубами, парень соскочил с досок, попрыгал на месте, руками помахал, чтобы согреться, забрал тулупчик и вышел из сарая.

Небо плотнее чем вчера укуталось серым пологом облаков. Другого берега не видно за бусом [61] Бус — мелкий дождь с туманом, морось (кошек с дымчатой шерстью на Севере называют бусыми). . В сумерках смутно проступали изгороди, деревья, одинокие избы, амбары, чернел высокий шатер церкви.

Приперев двери колом, Бориска зашагал по мокрым лопухам к берегу. Спускаясь по откосу, увидел он, как Иванко Попов ходит взад-вперед по песку и носком сапога отбрасывает в стороны гальку. «Не в духе что-то кормщик, подумал Бориска, — спал, видно, худо».

Поскользнувшись на глине, он шлепнулся задом и съехал прямо под ноги кормщику.

— Пошто вернулся, забыл чего? — спросил тот, сердито глядя на Бориску сверху вниз. — У нас так не принято, не простившись-то убегать.

Бориска поднялся на ноги, стирая с порток липкую глину, сказал:

— Ты уж прости, Иванко. Дух в вашей заборнице больно тяжелый, так что я тут недалече в сарае ночевал.

— В сарае… — озадаченно протянул Попов и взялся за бороду. — Стало быть, не уходил ты с ними.

— С кем? — почуял неладное Бориска.

Кормщика вдруг разобрал смех.

— Ну и Неронов! Ну и протоплут! О-ха-ха!

— Ты что священника бесчестишь, стрелец!

Вытирая согнутым пальцем слезы, Попов проговорил:

— Нет же, ты смекни: напугался протопоп вчерашних дедовых россказней, да и дал тягу, ажно про тебя забыл.

— Так он ушел… — растерялся Бориска. — А чернецы, дети его духовные, они — тоже?

— Где им быть! Следом за пастырем утекли. Я-то, дуралей, надеялся помогут монахи бочечки наверх покатать. Ан спасиба не услышал. Утекли, как тати ночные, тихой сапою.

Бориска вспомнил слова братухи Корнея: «Покинь его, обманешься». Теперь самого покинули. В незнакомой стороне. Уж если такой человек, как Неронов, слово свое порушил, то, верно, правду говорил Корней о святых отцах…

— Вижу я, деваться тебе некуда, — говорил тем временем Попов, — а что с тобой делать, ума не приложу.

Бориске было нечего сказать. Все рухнуло — дорога дальняя, грамота… Куда податься? В обрат на Соловки, к Корнею? Стыдно. Брата не послушал, утеклецу доверился. Как в глаза Корнею смотреть?..

— Ты хоть работу каку знаешь? — пытал Бориску кормщик.

— На промысле бывал, суда строить приходилось.

— Та-ак! То-то занесло тебя в сарай Дементия Денисова. Он судовой мастер знатной, многому научить может, ежели, конечно, башка твоя не пустая. Тупоголовых-то Дементий на первой же неделе выгоняет. Хошь, упрошу его попытать тебя в подмастерьях? Все ж в кумовьях мы.

Бориска пожал плечами.

— Давай. Я согласный. Пущай пытает мастер.

Лодейный мастер Дементий Денисов был угрюм и молчалив. Со спины был он похож на медведя, вставшего на задние лапы, а с переду — чисто леший. Бородища топорщится, нос торчит, будто корга [62] Корга — 1) каменистый островок или мель вблизи берега; 2) нос судна, форштевень. у лодьи, зеленые глазки зорко следят за каждым взмахом Борискиного потёса [63] Потес — плотницкий топор с длинным лезвием. .

В тот же день мастер отвез парня на лодке через реку на другой берег, лесистый и пустынный, показал ему сруб малый, похожий на баню, и буркнул, что тут и жилье, а коли поесть придет охота, то брашно в погребе за срубом. В избушке было махонькое оконце, затянутое бычьим пузырем, через которое проникал мутный свет, вдоль стен — нары. Сруб топился по-черному. Кругом копоть, сажа лохмотьями висит. В красном углу — образ с темным ликом, невесть чей. Сенцы были завалены всяким инструментом, там стояли бочонки с олифой, с морилкой, из некоторых несло прогорклым тюленьим салом. К избушке примыкал навес с дощатыми стенками, под ним хранились тёс для килевых балок и кокоры [64] Кокора — ствол дерева с изогнутым корневищем. для корг и бортовых упруг.

С пологого берега в реку вели смазанные салом слани, по которым спускалось на воду готовое судно. Было понятно, почему Дементий строил суда здесь: тот берег, где стоял двор мастера, обрывался крутым угором, и потом тут тихо, никто не мешает.

Они долго и придирчиво выбирали брусья для килевых колод — гладкие да ровные с малым числом сучков.

— Завтра с утра за дощаник примемся, станешь мне пособлять. С подворья заказ дали, — проговорил наконец Дементий, исподлобья глядя на Бориску.

Парню очень хотелось спросить, получит ли он плату за работу — дед Тимошка здорово его надувал, — однако робел перед Денисовым. Мастер сам выручил:

— Коли работа у тебя будет добра, получишь долю. — Подумал и добавил: — Десяту — Потом сел в лодочку и уехал.

Бориска остался один. Что делать дальше, он не знал, а Денисов ему не наказал ничего. Решил побродить по берегу, поглядеть, куда его судьба занесла.

Вдоль береговой песчаной полосы рос кустарник, дальше, вглубь, лес темнел. Бориска продрался сквозь мокрые от дождя кусты и побрел по лесной опушке. На пути встречались грибы и ягоды — бери сколь душе угодно, запасай на зиму. Попадался медвежий помет, и парень пожалел, что не взял с собой потеса. В чащобе тенькали пичуги. Совсем рядом, гулко хлопая крыльями, поднялся с брусничника иссиня-черный глухарь.

Возле одной старой ели рос большой подосиновик с поблекшей шляпкой и ядреной ножкой. Бориска сломал его, подкинул на ладони — фунта три потянет!

Вдруг показалось ему, что в просвете деревьев мелькнуло что-то. Он уронил гриб, отступил к ели, затаился, всматриваясь напряженно в гущину леса. Опять замаячило пятно. Белое. Хрустнули сучья — значит, не зверь. Бориска сделал шаг в сторону, другой и внезапно увидел: по лесу с коромыслом на плече шла женка. На голове у нее была кика [65] Кика — головной убор замужних женщин. , белая сорочка заправлена в голубой сарафан. Она шла легко, казалось, ведра были наполнены не водой, а пухом.