Владимир Толмасов - Сполохи

— Хоша и воспретил Никон дроженики да питье хмельное держать, а пусть себе негодует. Без хмелю жизни нету, от скуки в вашем монастыре, яко муха, подохнешь. А извету не боись, отец Илья. Кто и наклепает, тому едино веры на Москве не будет. Не верит она, матушка, слезам-то. — Князь отхлебнул из братины, подмигнул архимандриту.

— А, видно, люб ты Никону, отец Илья, коли он два лета назад не изринул тебя из обители.

Лицо настоятеля покрылось красными пятнами. Стольник же, хрупая малосольным огурчиком, уставился на Неронова.

— Так-то, Ивашка… Был на отца Илью извет от соловецкого же старца Сергия, и уж думали — карачун Илье… Ан нет! — Львов показал кривые зубы. — Замяли дело, воеводу архангельского вкупе с дьяком, кои прикатили суд творить, шугнули отседа… Я, брат, все-о-о знаю… На том государю служил!

— Истинно так! — невпопад брякнул Герасим.

Архимандрит с досадой метнул взгляд на советника, но взял себя в руки, сдержался.

— Дослужился, — ехидно бросил он князю. — Я-то на месте, а ты вот у меня в ссылке.

Князь откинулся к стене, ударился головой.

— Не-е, — проговорил он, поглаживая затылок, — я у тебя гость, вино твое пью, брашно [52] Брашно — еда, пища. ем, и смирять меня не дадено тебе…

Тут опять встрял Герасим:

— Старцы за тебя горой, владыко. Соловецкого подворья в Москве строитель Матвей зело [53] Зело — весьма, очень. поносил Никона и по ём злословил, обиды твои обороняя.

Отец Илья кисло улыбнулся. И то ладно, что Львов умолкнул. Недобро, что Неронов слышал князя, недобро: еще возьмет в ум, будто и впрямь люб патриарху соловецкий архимандрит. Чтобы выйти как-то из неловкого положения, он проговорил:

— Старца Матвея довольно знаю. И хоть велел Никон унять его и от причастия отлучить, того не свершил. Верных слуг своих не гоню.

— Погоди, еще возьмется за тебя патриарх, — не унимался князь: он был уже изрядно пьян. — Меня тож лягнул. И как! Государь не спас. А теперь Никон сам великим государем нарекся… Духовным мечом, вишь, володеет.

Опершись ладонями о стол, он поднялся.

— Никон речет: «Христос повелел апостолам вязать и решать, но архиереи — апостоловы преемники суть. А коли венчает царя на царство архиерей, то и запретить он его мо-ожет… Священство от бога есте, от священства же царства помазуются…» И ныне Никон-то — святейший патриарх всея Руси, великий государь! Возьми-ка его… — Львов вытянул правую руку, негнущиеся пальцы сложил в кукиш и, поведя мутным взором, заключил: — Един конец крушить надобе Никона, святые отцы… Замыслы ваши сердцем ведаю. Только без бояр с патриархом вам н-не совладать…

Он пошатнулся, вцепился в скатерть и рухнул на лавку.

— Истину глаголит князь, — молвил Фирсов, стараясь подпереть щеку кулаком, однако локоть скользил по столу, — смущать народ надо, другие обители подымать, владыко…

Настоятель с брезгливостью глядел на спящего стольника. Затем повернулся к Неронову, от которого хотел услышать то, ради чего был приглашен протопоп на пиршество. Ежели согласится Неронов восстать с ним, быть по сему, нет — повременить придется. Свою голову подставлять под удар — не в обычаях отца Ильи. При случае Нероновым и прикрыться можно…

Взгляд отца Иоанна обжег настоятеля.

— На Москве патриарх схватил старца соловецкого и мучил его в будни и в красные дни, повелел бить плетьми немилосердно, — проговорил он, не отводя глаз от архимандрита. — Пошто же ты, отец Илья, глумишься над праведником, схимником анзерским Елизарием?

Настоятель угрюмо теребил цепь нагрудного креста. Эка, куда занесло бывшего протопопа — о старцах печется. Кто мог наклепать ему?.. Герасим?.. А может, Савватий?..

— Негоже так, — продолжал отец Иоанн, — людей любить надо.

Он встал, скрестив руки, обхватил пальцами плечи.

— Патриарх-мучитель творит над служителями церкви поругание: одних расстригает, других проклинает. Быть у него в послушании без прекословия дело беззаконное. Он хочет, чтобы мы у него прощенья просили… Пусть же он у нас просит!

Отец Илья не ожидал такого исхода. Он растерянно взглянул на Фирсова, но тот дремал.

— Прости, отец Илья, — проговорил Неронов, — устал я с дороги, отдохнуть надобе.

Настоятель прикусил губу.

— Исайя, проводи гостя!

Старец выкатился из-за стола, заспешил к двери. Опустив руки и не проронив больше ни слова, Неронов удалился.

Отец Илья хмуро оглядел застолье. На лавке храпел князь Львов. Принесла его нелегкая, нагородил тут всякого, видать, спугнул Неронова. Посвистывал носом Герасим Фирсов. Советничек!

Выбравшись из кресла, архимандрит побродил по келье. Мысли путались в голове. Остановившись около стола, заваленного объедками и залитого вином, еще раз недобро глянул на спящих сотрапезников. «Эх, лопнула затея!»

Под кровлей — верхней палубой — судна покачивался фонарь. Сквозь закоптелую слюду был едва виден свечной огонек. Черные тени шатались по узкому помещению, трогали спящих людей. В заборнице [54] Заборница — помещение в носовой части судна. было душно.

Бориска приподнял отяжелевшую голову, подобрав ноги, сел в койке, прислонился спиной к упруге — толстому деревянному шпангоуту.

В другой койке спал Неронов. Бородатый рот раскрыт, храпит старец: умаялся за долгий путь. Худое носатое лицо желто, на лбу испарина.

У выхода на бумажнике [55] Бумажник — тонкая постель. , прижавшись друг к другу, на разные голоса заливались в храпе сторожа Власий и Евсей. От латаного овчинного тулупа, из-под которого торчали грязные сапоги чернецов, несло кислятиной. А еще пахло в заборнице сырым деревом и соленой треской.

Снаружи в борт плескалось Белое море и что-то надоедливо стучало над головой. Бориска перекинул ноги через дощатую грядку [56] Грядка — жердь, шест, перекладина, край какого-либо предмета. койки, сполз на палубу, осторожно, чтобы не разбудить спутников, пробрался к выходу. Вылезая наружу, оглянулся. Чернецы спали как убитые. «Сторожа! Хоть самих выноси да в море брось, не пробудятся».

Очутившись наверху, глубоко вдохнул солоноватую морскую свежесть. Огляделся.

Серым одеялом низко висело над морем небо. Взъерошивая бурую воду Двина-река была совсем близко, — дул побережник, наполнял большой парус, и судно ходко бежало.

Кровля была уставлена бочками с рыбой: в трюм-то все не поместилось. Одна бочка стояла неловко и от качки ударялась в борт.

Бориска подобрался к ней, задвинул плотнее — теперь не застучит. Глянул на корму. Там опирался о кормило низкорослый мужик с широченными плечами, в обтрепанном стрелецком кафтане и выцветшем колпаке. Кормщик кивнул парню, приглашая подойти поближе. Бориска приблизился.