Джордж Грин - Страж

Конор поднял глаза. Его взгляд стал более ясным, а голос окреп. Он ухватил меня за рукав.

— Отправляйся в Коннот, — прошептал он.

Я рассмеялся.

— Вы думаете, я смогу убедить ее повернуть назад? Я в этом сомневаюсь.

— Нет, ты прав, назад она не повернет. Ничто не заставит ее отклониться от своей цели. Сделай все, что сможешь, чтобы ее задержать. Потом найди Фергуса и его людей и скажи: пусть они возвращаются. Скажи им, что будущее Ольстера — в их руках. Скажи, что я отправлюсь в изгнание, скажи, что я умер, говори все что угодно, но не допусти, чтобы они выступили на стороне Мейв. Даже если они не согласятся сражаться за Ольстер, ты обязан убедить их в том, что они не могут пойти против своей страны. — Голос Конора дрожал от напряжения — он непременно хотел донести до меня, насколько важно его послание.

— А ты это сделать? — Я посмотрел на него и увидел перед собой лишь тень того человека, каким он когда-то был. — Ты действительно отправишься в изгнание? Или ты хочешь, чтобы я им соврал?

Он сглотнул.

— Нет, это не ложь, — тихо прошептал он. — Если Фергус вернется домой, я не останусь в Имейн Маче. Скажи ему об этом. Ольстер теперь принадлежит ему, я не стану ему мешать. Скажи, что Конор, хотя и расколол Дом Красной Ветви, но не станет причиной его окончательного уничтожения. Скажи Фергусу, что я готов погибнуть, сражаясь с врагами Ольстера, а если Ольстер будет спасен и я останусь жив, то больше не буду королем. — Его пальцы сжались еще сильнее. — Я приму его волю, какой бы она ни была, даже если это будет означать мою смерть. Скажи ему это. Скажи!

Наверное, я мог бы его не послушаться. В конце концов, он был не в том положении, чтобы заставить меня что-либо делать, а те, кто еще сохранял ему верность, пребывали в таком же ужасном состоянии, как и он. Но все же я не хотел оставаться в стороне и спокойно смотреть, как Мейв будет грабить и предавать огню Имейн Мачу, и не хотел, чтобы Кухулину пришлось снова защищать Проход. Кроме того, была весна. Стояла идеальная погода для прогулки на колеснице. И на этот раз мне не придется брать с собой Оуэна.

Конечно, ехать по стране, готовящейся к войне, — это несколько иное, чем поездка в мирное время. Возможно, разница в том, что видишь слишком мало молодых лиц, гниющие на полях посевы, оттого что некому за ними ухаживать. Возможно, все дело в подозрительных взглядах, которыми встречают тебя местные жители, не зная, друг ты или враг. Возможно, причина в напряженности, делающей более резкими морщины на лицах немногочисленных женщин, которые думают только о том, вернутся ли домой их братья, мужья и сыновья. Возникало странное ощущение — смесь возбуждения, страха и сдержанности. Я уже два раза проделывал путь в Коннот и обратно. В первый раз люди, которых я встречал, были неразговорчивыми, правда, потом я узнал, что это для них характерно. Когда я ехал в Коннот во второй раз, лишь начинали ходить слухи о грядущем вторжении в Ольстер, которое снова готовила Мейв, и, хотя женщины были встревожены, тем не менее, тогда их мужчины все еще оставались с ними.

На этот раз все уже было известно наверняка. Я смотрел на их лица и видел перед собой своих германских соплеменников, ожидающих возвращения близких после поражения, нанесенного германцам Тиберием. Многие из них ждали своих родных до самой смерти.

Я находился в двух днях пути от замка Мейв, когда на пороге дома, где я остановился на ночлег, появились вооруженные всадники. Они вытащили меня из постели и затолкали в колесницу, даже не дав выпить чашки молока. Когда я начал возмущаться, их начальник, одноглазый ветеран, многозначительно взялся за рукоять меча и пробормотал какие-то слова, которые я, к счастью, не разобрал. Я решил, что проявил достаточно независимости, и в дальнейшем вел себя смирно. Мы ехали вместе целый день, и я не услышал от них ни слова.

Везде, где мы проезжали, были видны следы лихорадочной подготовки. Несколько раз мы видели людей, которые рубили деревья для копий и стрел. Дважды мы обогнали длинные колонны хорошо вооруженных солдат, двигавшиеся в том же направлении, что и мы. В каждом доме занимались засолкой дичи и делали другие запасы — верный признак того, что зимой здесь не останется мужчин, которые могли бы охотиться.

Мы остановились на привал у небольшого ручья. Я прислонился спиной к дереву и ел отдельно, в стороне. Возле меня поставили сторожа, а может быть, он просто выполнял обязанности часового, охраняющего лагерь, поскольку я не думаю, что они допускали возможность моего побега. Поразительно, но оказалось, что мой охранник был не чистокровным коннотцем. Кроме того, ему надоело стоять столбом, ничего не делая, поэтому мы постепенно разговорились.

— Ты разбираешься в лошадях, — сказал он.

— Разбираюсь, — подтвердил я. — А ты?

Следующие два часа он рассказывал мне о своей лошади, оставшейся дома. Я поощрял его словоохотливость и даже умудрился задать несколько вопросов по поводу того, что может ожидать меня в замке Мейв. Чем больше я узнавал, тем сильнее меня охватывало уныние.

В замок мы прибыли около полудня. Солнце припекало, и мне пришлось постоянно вытирать со лба пот, заливавший глаза, чтобы все получше рассмотреть. Когда мы оказались на вершине холма, через который проходила широкая дорога, ведущая к замку, я, не обращая внимания на свой эскорт, натянул поводья, придерживая коня.

Равнина, окружавшая замок Мейв, была настолько густо усеяна палатками, что трава почти не проглядывала. Дым от тысячи костров окрасил небо в серый цвет. У меня защипало в глазах, и выступили слезы. Я сразу настолько пал духом, что, казалось, даже услышал грохот этого падения. Уже сама численность этой армии была достаточно устрашающей, к тому же такое количество войск означало лишь одно: вторжение неминуемо. Ни один замок, пусть даже это был замок королевы Коннота, не в состоянии был прокормить такую массу людей длительное время. Вскоре им придется или выступать в поход, или умирать голодной смертью.

Моя миссия была пустой затеей. Если бы даже мне удалось найти в этой толпе Фергуса и несколько сотен его людей, что было весьма сомнительно, и если бы они меня послушали, смогли бы всех простить и вернулись бы в Ольстер, вряд ли здесь заметили бы их отсутствие.

Одноглазый ветеран провел меня в главный зал замка, в котором развернулась бурная деятельность. Каждые несколько секунд через зал пробегали гонцы. В центре восседала сама королева. Когда я вошел, она, несмотря на то что я находился довольно далеко, а между нами сновало множество людей, подняла взгляд, заметила меня и улыбнулась.

Меня отвели в другое помещение, дали воды и вина. К тому времени, когда появилась королева, я воздал должное и тому, и другому.