Джордж Грин - Страж

— Веди, — тихо повторил он. — Веди хоть в преисподнюю, мы последуем за тобой.

Он заглянул в ее лицо. Глаза Мейв горели живым огнем. На обеих щеках появился румянец. Она протянула руку, коснулась его лица и чуть заметно кивнула. Это был знак признательности и уважения, предназначенный ему одному. Потом она встала, шагнула вперед и выбросила вверх руки. Ее воины разразились радостными криками, и каждый орал до хрипоты от счастья видеть выздоровевшую королеву среди целого леса обнаженных мечей.

Я знал, почему дочери Калатина показали мне эту картину. Мейв должна была снова пойти на Ольстер. Не завтра, и даже не этим летом, но скоро.

Прошло два года. Восход сменялся закатом, пшеница вырастала и падала под ударами серпов. Время шло, и я перестал воспринимать образ Дердры как былую реальность, хотя иногда какая-нибудь тень, звук или дуновение теплого ветерка напоминали мне о тех местах, где я когда-то стоял и наблюдал за ней. Жизнь шла своим чередом, если не считать, что вино уже было пролито, кувшин раскололся. Кувшин можно было починить, налить в него новое вино, и жизнь продолжалась бы, как и раньше, однако прошлого уже нельзя было вернуть. Вино было не таким крепким, только лишь на вид казалось таким, как раньше, и то потому, что его не пробовали.

А потом, после двух лет, проведенных в попытках научиться воспринимать случившееся равнодушно, последовало новое испытание.

В комнате было темно. Окна закрывали тяжелые портьеры, воздух был едким и спертым. Конор устроился поудобнее в своем кресле и смотрел на меня поверх чаши, словно я был во всем виноват. Меня это не очень беспокоило. Теперь он почти на всех смотрел таким взглядом.

Он сделал большой глоток явно не первой в то утро чаши, и, оторвавшись от нее, уставился на меня с недовольным видом. Его уже нельзя было назвать красавцем. Когда-то худощавое лицо становилось все более одутловатым, тусклая кожа отвисла, темные волосы и борода пестрели сединой и свисали слипшимися сосульками. Когда я впервые с ним познакомился, он мылся три раза в день и весь словно светился. Теперь у него был такой вид и от него так разило, будто он неделю не снимал одежду.

— Куда это ты уставился? — недовольно поинтересовался он.

Комок белой слюны вылетел из его рта и шлепнулся возле моей ноги. Я замялся. Конор, конечно, был уже совсем не тот, что когда-то, однако и сейчас вряд ли кто-нибудь осмелился бы ему перечить.

— Ты за мной посылал.

Мои слова прозвучали как утверждение. Сначала он пришел в недоумение. Его взгляд, который когда-то сверкал жизнью и злобой, как у матерого волка в брачный период, теперь бесцельно скользил по комнате, как у умирающего старика. Потом он пришел в себя, точнее, снова стал тем, что от него осталось.

— Да, садись.

Я хотел было сказать что-нибудь высокопарное, имея в виду, что я предпочел бы постоять, но потом передумал, отчасти потому что на самом деле был не против присесть, а отчасти потому что не хотел его злить раньше времени, учитывая, что он все равно рано или поздно должен был разозлиться.

Устраиваясь на стуле, я заметил, как он осторожно потрогал бок, и тихо зашипел сквозь желтые зубы, словно на его грудь надавил огромный кулак. Он прикусил губу. Я ждал, когда он заговорит. Конор посмотрел на меня и понял, что я все видел.

— Не волнуйся, — прохрипел он, — ничего смертельного. — Он откинулся назад и громко выдохнул, словно боль отпустила его. Потом его губы раздвинулись в свирепой усмешке. — Не смертельно, но еще хуже.

Я не мог взять в толк, о чем он говорит.

— Хуже?

Он наклонился вперед, тыкая пальцем в мою руку, словно пьяный, рассказывающий непристойную шутку.

— Хуже. По крайней мере, для Ольстера, — он снова ткнул меня пальцем и издал короткий смешок. — Рассказать тебе о будущем? Рассказать кое-что, что я знаю и чего никто мне не говорил?

Я кивнул. Кивнуть можно было, не опасаясь. Он усмехнулся и наклонился еще ближе. Я почувствовал его дыхание — тяжелое и зловонное, как у старого пса после обильного обеда.

— Мейв собирается снова на нас напасть.

Я пожал плечами и равнодушно ответил:

— В этом можно не сомневаться. Но до того дня, когда она действительно решится на это, еще ой как далеко.

Он покачал головой, и сосульки волос затряслись перед его угрюмым лицом.

— Не далеко и не близко. Это происходит сейчас.

— Сейчас?

Он кивнул.

— Она уже выступила против нас. — Он снова откинулся на спинку кресла, осушил чашу и рыгнул. Крутя в руке пустую чашу, он продолжил: — А знаешь, откуда мне это известно?

Я пожал плечами, но в этот момент его лицо напряглось от боли, и я сразу все понял и выругал себя за глупую недогадливость. Конор застонал, наклоняясь вперед, пока грудь не уперлась в колени, потянулся и так крепко схватил меня за рукав, что у меня онемела рука. Боль постепенно отпустила его, и он снова начал дышать.

— Эта стерва Мача напоминает нам о наших прегрешениях, — пояснил он и захихикал, прежде чем снова согнуться пополам.

Боль была настолько сильной, что он свалился с кресла и рухнул на пол, прежде чем я успел его подхватить. Я опустился рядом с ним на колени, не зная, как ему помочь. Он корчился на полу, лицо исказилось, будто в глаза светил слишком яркий свет, изо рта между приступами боли доносились слова:

— Она никогда… не забывает… напомнить мне… нам… об угрожающей… опасности. Во время… вели… чайшей опасности… сказала она. Поверь мне… Мейв идет на нас!

Боль отхлынула, и он, скорчившись, остался лежать на полу. Воздух наполнился резким запахом пота.

Вот так. Снова страдания Мачи. Я всегда знал, что Мейв вернется, но не ожидал, что так скоро. Прошло всего два года с тех пор, как Кухулин изгнал ее армию из Ольстера, искал ее в каждой долине и под каждым деревом, но так и не смог найти. Говорили, что дочери Калатина спасли ее от копья Кухулина и помогли в целости и сохранности добраться домой. Я этому верил, иначе Кухулин обязательно бы ее нашел.

Я поднял Конора, положил его на кровать и отправился искать кого-нибудь из жрецов. В конце концов я обнаружил одного из них в кухне, где он увиливал от работы. Увидев меня, он испуганно съежился и, подвывая, начал причитать о том, что Ольстер обречен. Я не мог избежать искушения и выпустил пар, взяв его за шиворот и подгоняя пинками до самой двери, ведущей в королевские покои. Я показал на скрючившегося на кровати короля.

— Дай ему что-нибудь от боли. Пусть он заснет. Кроме того, неплохо бы его помыть.

Я подождал, пока он перестанет бросать на меня возмущенные взгляды и наконец начнет доставать из мешка свои снадобья, и повернулся, собираясь уходить. Но тут меня остановил голос Конора, звучавший на удивление энергично. Я подошел к нему, не обращая внимания на жреца, который склонился над глиняной миской, каменным пестиком растирая в порошок какую-то вонючую дрянь.