Ярослав Ивашкевич - Красные щиты. Мать Иоанна от ангелов

Они стояли на крыше башни, облокотившись на зубцы. В ярком лунном свете лежали внизу развалины греческого города, как нагромождение белых неподвижных тел, как груды выветрившихся костей. И над этими мертвыми, призрачно белыми камнями вздымалась черная громада крепости тамплиеров. Только в одном окне горел огонек — там, на столике, покоилась изумрудная чаша.

Старый магистр, понизив голос, поведал Генриху две тайны, о которых небезопасно было говорить в другом, менее уединенном месте. Есть на Востоке обширная страна, где правит могучий повелитель, потомок Мельхиседека {96} 96 Мельхиседек — упоминающийся в Библии царь Салимский, который дал благословение Аврааму. В первые века христианства существовала секта «мельхиседекиан», утверждавшая, что Мельхиседек был первым и главным воплощением верховного божества, а Христос — только образом Мельхиседека. . Ему нет надобности думать над тем, что выше — крест или меч, ибо и тот и другой равно в его руке: великий владыка, пресвитер Иоанн {97} 97 Пресвитер Иоанн — легендарный владыка мифического христианского государства в Средней Азии. Впервые упоминается у Оттона Фрейзингенского. В основе легенды о нем лежал действительный факт распространения несторианского христианства (течение, возникшее в середине V века в восточных областях Византии), обросший легендами о некоем царстве, «находящемся по ту сторону Армении и Персии», где все счастливы, и о царе-священнике, идущем на защиту христиан от неверных. .

И еще, перейдя уже на шепот, рассказал о Горном Старце {98} 98 Хасан ибн Саббах, основатель и вождь мусульманского ордена исмаилитов, обосновавшийся в 1097 г. в неприступном горном замке Аламут в северной Персии и державший в страхе весь Передний Восток. Умер в 1124 г. в возрасте ста лет. Фанатически преданные ему приверженцы, употреблявшие гашиш (отсюда их имя «хашишины», или, в греческом произношении, «ассасины»), убивали по его приказу правителей, военачальников, наместников, чем-либо ему не угодивших. На Западе называли Горным Старцем также Шейх аль-Джебеля (Повелителя Горы) и его преемников, вождей ливанско-сирийских асасинов, воевавших с крестоносцами. Орден прекратил существование после того, как в 1256 г. монголы завоевали Аламут, а в 1273 г. мамлюки разгромили асасинов в Ливане и Сирии. . Говорить это и даже слушать было страшно; одно неосторожное слово о Старце и его подданных, асасинах, могло принести смерть, как случилось с графом Боэмундом, убитым средь бела дня в густой толпе у ворот Антиохии.

Тэли, Герхо и Лестко остались в Иерусалиме ждать возвращения их господина из Газы; а Якса, воспользовавшись свободными днями, отправился с группой генуэзцев в паломничество по ближним и дальним окрестностям, освященным стопами спасителя. Они собирались посетить Вифлеем, побывать у Мертвого моря, а потом у Генисаретского озера. Тем временем трое друзей жили у тамплиеров в покоях князя вместе с молодым рыцарем Янеком из Подлясья. Время тянулось для них медленно.

Тэли был обеспокоен поведением Генриха, его молчаливостью, странным безразличием к необычной, волнующей жизни, которая их окружала. Когда на горе Елеонской королева Мелисанда запела любовную песенку, Тэли наблюдал за князем и видел, как тот покраснел от взгляда этой коварной женщины. Хотя королева была немолода, она показалась Бартоломею красавицей, и холодность Генриха удивила его. А он-то уже размечтался, что их князь женится на королеве, видел на его голове иерусалимскую корону. И Герхо тоже не сводил с королевы горящих глаз.

Во второй день после приезда в Иерусалим они дотемна стреляли из лука в саду между дворцом тамплиеров и крепостной стеной, потом весело гонялись друг за другом по песчаной земле, и возгласы их звучали в неподвижном вечернем воздухе, как соколий клекот на королевской охоте. Когда же совсем стемнело, они уселись под оливой в обнимку, плечо к плечу, и начали смотреть, как пролетают над стеной последние голуби, несшие магистру Бертрану вести от тамплиеров со всех концов королевства.

Герхо, глядя в ночной мрак, рассказывал о королеве. Наслушался он о ней всякой всячины от здешнего люда и от горожан на улицах. Но, конечно, больше всего судачат о ней оруженосцы тамплиеров, такое говорят, чего и сам Бертран де Тремелаи не ведает. Рассылает он во все стороны почтовых голубей, принимает приезжих из дальних стран и посланцев от разных тайных рыцарских союзов, а вот не приходит ему в голову попросту расспросить здешних оруженосцев — те могли бы ему поведать о таких вещах, что сердце старика, верно, забилось бы сильней под стальным панцирем.

Оказывается, не только сестра королевы Алиса вступает в заговоры с сарацинами против родной дочери и как угорелая носится по всей Сирии, скачет то в Антиохию, то в Эдессу, то в Иерусалим и даже, говорят, с Дамаском заигрывает. Сама Мелисанда тоже ищет союзников среди врагов веры христианской и получает деньги не только от генуэзцев, венецианцев или пизанцев, но и от правителей Дамаска, Аскалона, далекого Багдада. Она вступит в союз с кем угодно и против кого угодно, лишь бы побольше золота заграбастать. А деньги все тратит на красивых юношей. Ночи не проспит одна, и сказывают, двух ночей подряд не спала с одним и тем же мужчиной. Разве что в ту пору, когда покойный король Фулько еще не размозжил себе голову, гоняясь за зайцем.

Каждый день высматривает она себе нового полюбовника среди рыцарей и рабов, среди сирийцев, греков и пулланов, а пуще всего охоча до невинных, совсем молодых парней. Но такая хитрая и осторожная, что никто ничего не знает наверняка, только догадываются.

Так рассказывал Герхо, а Тэли слушал, затаив дыхание, и чудилась ему в теплом ночном воздухе фигура женщины, протягивающей надушенные благовониями руки. И страшно и сладко стало ему от этого рассказа, все тело покрылось вдруг испариной.

Может, в этот вечер королева Мелисанда, осажденная в башне Давидовой, спит одна? Может, не спится ей, и думает она о том, будет ли завтра корона Балдуинов еще сиять над ее троном? Только Герхо вымолвил это, как они увидели в окне высокую женскую фигуру. Было это окно королевского дворца, выходившее в сад тамплиеров. Женщина стала в его сводчатом проеме и перегнулась через подоконник: неимоверно длинные рукава ее белого платья свесились до кроны той оливы, под которой сидели Тэли и Герхо. Им показалось, что это сама королева склонилась к ним и слушает, что они говорят… В тишине летней ночи послышался им не то вздох, не то приглушенный звук поцелуя. Через минуту женщина отошла от окна и исчезла в темноте дворца.

Нет, не могла это быть Мелисанда. Неужто она покинет осажденную башню, чтобы бродить по дворцовым залам? А вдруг?.. Герхо, наклонившись к Бартоломею, ощутил губами, что уши у мальца пышут жаром, — видно, кровь ударила ему в голову.