Ярослав Ивашкевич - Красные щиты. Мать Иоанна от ангелов

— И крест! — хором отозвались четыре рыцаря, поднявшись на ноги.

— И свет! — заключил Генрих.

Все снова сели.

— И сказал мне тогда Бертран, чтобы я призвал вас в свою землю, поселил здесь и помог вам трудиться во славу ордена. Так я и сделал…

— Орден будет вечно благодарен тебе, — ответил Эгидий серьезным, проникновенным тоном.

— Какова цель ваша? — задал Генрих прямой и явно неожиданный для рыцарей вопрос.

— Сам знаешь, труд во имя господа, — ответил Джорик, обменявшись взглядами со своими товарищами. Те одобрительно закивали.

— Да, знаю, — согласился Генрих. — Вы трудитесь ради того, чтобы исполнились предначертания господни. Тогда настанет мир между людьми, и свет воссияет и снизойдет на землю.

— Так гласит Святое писание, — молвил Джорик.

— Но как вы его толкуете?

— Тебе это известно, князь.

— Не все известно. О многом я лишь догадываюсь. Но ежели суждено, чтобы наступил на земле мир, то придет ли он через раздробление или через объединение?

— Про то ведает бог.

— И как понять, что рыцари Святого Креста призывают на помощь Горного Старца?

— Не говори об этом, — спокойно сказал Гансберт, кладя меч на стол. Здесь не все посвящены.

— Я тоже не посвящен, — сказал Генрих, — но знаю. Каждый ребенок в Иерусалиме это знал.

— Но стоило ему вымолвить это вслух, как стилет сверкал над его головой.

— Где пределы власти Креста?

— Где пределы власти господа, Генрих?

— По какому пути вы идете?

— То, что ты нам дал, тебе зачтется. А отбирать негоже.

— Я не намерен что-либо отбирать у вас, — возразил князь. — Я только хочу, чтобы вы расплатились со мной. Могущество Польши будет вашим могуществом. Вы возьмете все, что пожелаете, но я хочу, чтобы вы пошли со мной.

— Ты немного ошибся в расчетах, — сказал Джорик. — Наши цели иные.

— Какие же?

— Нам не дано знать. Ухо человеческое того не слышало.

— И глаз человеческий не видел.

Воцарилась минутная тишина. Герхо, желая привлечь к себе внимание, громко закашлял. Но никто на него даже не взглянул, и Генриху стало страшно; он понял, что подвергает опасности жизнь самого верного слуги.

— Ясько из Подлясья! — прошептал Генрих.

Все молчали. Наконец Джорик сказал:

— Он погиб как изменник. Но не подумай, что это мы его подослали. Мы не убиваем без надобности.

— Но при надобности не останавливаетесь ни перед чем.

— Храм Соломонов уже воздвигнут.

— Но храм мира еще предстоит воздвигнуть.

— Да приидет царство Твое!

— Да придет истина предвечная!

— Да приидет власть единая!

— Однако до того, как придет единая власть, помогите мне. Я дал вам все, что мог; благодаря мне вы сильны и богаты. Я предоставил вам земли, воздвиг для вас храм. Я стремлюсь к тому же, к чему стремитесь вы.

— Это правда.

— Так помогите мне.

— Не можем. На пруссов пойдешь?

— На пруссов не пойду. Я пойду на братьев.

— Мы это знали.

— Нет, не знали, я сам не знал.

— Но мы знали.

— Вы служите кесарю?

— Мы служим Храму.

— Вы служите Гробу Господню?

— Мы служим Храму.

— С кем вы?

— Мы сами по себе. Кто с нами — пусть идет с нами.

— Помогите мне.

— Чего ты хочешь?

— Корону.

Трое рыцарей вскочили с мест, гремя мечами. Только Вальтер фон Ширах остался сидеть за столом, подперев кулаками подбородок и глядя перед собой, словно не видел ни своих соратников-тамплиеров, ни князя сандомирского. Глаза его были задумчивы, рыжеватая окладистая борода, отпущенная по новой моде, золотилась в свете лучин. Время от времени он покашливал.

— А помнишь, князь Генрих, — сказал он погодя, — как ты приносил клятву Бертраму де Тремелаи? Разве ты клялся на короне?

— Нет, я клялся на мече.

— Так обнажи меч и ударь на нас!

— Не могу. Я клялся в верности ордену. Кроме того, вы мне понадобитесь.

— Но не теперь.

— Значит, я должен идти один?

— Да, князь.

— Я вам это не прошу.

— И мы не простим.

— Ну что ж, обещаю: я пойду на пруссов!

— Обещаешь. Но пойдешь ли?

— Увидите. Не вам упрекать меня в малодушии!

— Послушай, князь, — сказал Эгидий. — И мысли твои, и речи весьма для нас обидны. Мы оскорблены. Ты знаешь, мы здесь трудимся не для кесаря, не для папы. И над кесарем и над папой стоит тот, кому подчиняются и кесарь и папа: бог! Мы трудимся ради мира божьего и ради братьев наших. Нам безразлично, кто сядет на краковский престол. Даже если это будешь ты, наш благодетель.

— Но ведь вам это выгодно!

— Неизвестно, что для нас важней и в чем наша выгода. Пребудь с господом, князь сандомирскнй!

Все встали.

— Я не останусь тут на ночь, — сказал Генрих. — Герхо, вели подать коней!

Они вышли во двор. Темень стояла, хоть глаз выколи. И вдруг где-то далеко за опатовскими полями вспыхнул огонек. Он разгорался, сверкал, обрастая алыми языками. За ним второй, третий. И в стороне Свентокжиских гор что-то загудело, будто ветер буйный, — это били в бубны. Потом послышались крики, вспыхивая и угасая, как искры. И по всей опатовской округе, на горах, в лесах, в рощах, загорелись костры. Коралловыми ожерельями окружили они поля, а в лесах все громче, все напористей рокотали бубны. И отдаленный гул людских голосов надвигался все ближе в ночном мраке.

По сандомирской дороге мчались всадники с факелами, стрелой пролетая мимо темных опатовских строений. Ни один огонек не зажегся им в ответ, тамплиеры велели погасить даже лучины. Генрих придержал коня у паперти храма, — казалось, то стоит бамбергская конная статуя святого Георгия, которому мастер придал лицо князя сандомирского. Долго смотрел Генрих, как подымается вся округа, как несутся гонцы с вестью, возможно, сулящей ему славу, осуществление его мечты. Генрих пробуждался от долгого сна, теперь он мог сказать:

— Наконец-то!

Белые плащи крестоносцев скрылись в обители. Только Вальтер фон Ширах, старый товарищ, немного постоял во дворе. Но вот и он направился к двери, с грустью молвив:

— Делай, что задумал! Бог в помощь, Генрих!

В просторных лугах на правом берегу Вислы стали лагерем рыцари и ратники, созванные Генрихом и Казимиром. Куда ни глянь, всюду шатры, повозки, костры да рогатки и заставы, ибо каждый род расположился отдельно. Из замка многолюдный лагерь был виден как на ладони. Собралась там вся сандомирская знать, и хотя объявлено было только о походе на пруссов, которые-де готовятся напасть на сандомирское княжество, однако многие подозревали, что пруссы — всего лишь предлог. А кое-кто победней с вожделением поговаривал о Кракове и о Познани, городах торговых, богатых. Находились и такие, которым мерещился Киев.

Особенно хороша была дружина Вита из Тучемп, самого могущественного среди приверженцев Генриха, — уступал он только Яксе и Святополку. Но те еще не явились — выпущенные Казимиром на свободу, они отправились в Мехов, чтобы привести свое войско. Дзержко, брат Вита, привел отряд каких-то чудных воинов, вооруженных огромными луками, — по целым дням они упражнялись в меткости, стреляя на лету голубей, куропаток и даже простых ворон. Косоглазые, устрашающего вида лучники Дзержко напомнили Генриху и его друзьям свирепых обитателей Дамаска. Печенеги то или хозары? И где их Дзержко раздобыл? — спрашивали себя оба князя, с опаской поглядывая на этих дикарей.