Руне Улофсон - Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей

Торкель сказал, что не верит в это.

— По сравнению с тобой устрица куда красноречивее, — вздохнула она. — Чем занят Кнут там так долго? Что-то ты знаешь, ведь ты его самый ближайший поверенный?

Торкель заявил, что он знает то, что известно и ей. Что там ему пришлось куда труднее, чем ожидалось. Во всяком случае, сейчас он уже коронован — или, по крайней мере, провозглашен королем; впрочем, Торкель не мог дать руку на отсечение, ведь и сам гонец не был уверен.

— Я же говорил ему, чтобы он взял флот побольше, — неожиданно со злостью добавил Торкель, — но он не хотел приезжать домой как враг. И взял слишком мало судов. Послушался бы меня, скорее бы справился со своими делами в Витланде [41] Название южного побережья Балтийского моря в средние века. .

— В Витланде?

— Да, Годвин прислал домой письмо и в нем рассказывает, что принимал участие в сражении где-то на юге Балтики, — вынужден был ответить Торкель. — Мать Годвина говорит, что тот получил отличия за храбрость… Мне жаль, но я больше ничего не знаю о делах моего господина там.

Да, Годвин. Эмма почему-то подумала о Эадрике Стреоне. Как много сходного с восхождением новой звезды на небосклоне. Имя ей — «Годвин», и вот этот Годвин уже появляется в Дании!

Воспоминания о Стреоне привели ее, наконец, к вдове Стреоны, жене Торкеля.

— Да, Торкель, я больше не могу терпеть здесь Эдгит. Она корчит из себя королеву и первую леди и все больше и больше дерзит мне.

Он вздохнул и развел руками. И Эмма вспомнила, когда она впервые видела эти руки и удивлялась, как хорошо они умели ласкать женщину, как нежно.

— Можно, я заберу ее в Уордроубский дворец? Пока король в отъезде?

— А почему не в твой замок ярла, там-то она, во всяком случае, дома?

Он еще раз вздохнул. И посмотрел на Эмму собачьим взглядом.

— Ей кажется, что там захолустье.

Эмма пожала плечами.

— Эх, и чего ты только женился на королевской дочери? У такой свои привычки, даром что она дочь Этельреда. Что, тебе захотелось породниться с королевским домом?

— Ты ведь знаешь, что это не так, — неожиданно прошипел он, дико посмотрев на нее. — Ты же знаешь, король Кнут добивается обычно того, что хочет.

Она смотрела на него, не отрывая глаз, удерживая то, что вот-вот готово было сорваться с языка. Это она побережет до следующего раза. Что и он не прочь был уступить воле Кнута? Ведь малыш Харальд появился на свет не от непорочного зачатия?

Выпроводить Эдгит из Винчестера и Вульфсея оказалось делом не из легких. Сначала она бушевала оттого, что ее выгоняют из «отцовского дома» и что Торкель бессилен перед Эммой. Потом она обещала перебраться в Лондон, но сам переезд откладывала со дня на день. Уж слишком много ей надо было собрать за такое короткое время, так что Эмма могла бы понять, почему Эдгит считает свой переезд невозможным. Бедная женщина сидела посреди кучи вещей и не могла решить, что ей упаковывать, а что понадобится в дороге.

— Когда едешь с грудным ребенком, — объясняла она, — надо все хорошенько обдумать.

А просто взять да вышвырнуть Эдгит Эмме совсем не хотелось. Этим она бросила бы лакомый кусочек крысам из высшей знати. Многие из них и так уже считали, что Кнут и Эмма слишком жестко выдворили всех оставшихся в живых родственников короля Этельреда; и Эмме не хотелось, чтобы крысы снова подняли возню. Но в то же время Эмма знала, что благодаря Эдгит сплетня все равно распространится: ведь не проходило и дня без жалоб Эдгит кому-нибудь из жаждущих послушать, что Эмма гонит ее со двора. Так уж лучше сразу сделать Эдгит великомученицей, раз ей так этого хочется; результат останется тем же.

Ведь все Эммины клеветники не могли же каждый день собственными глазами не видеть, как Эдгит строит из себя королеву. Несмотря на все ее жалобы на хлопоты с грудным ребенком, у нее хватало сил и времени по полночи уделять Эмминым гостям, как из самой Англии, так и из-за границы. Польщенные мужчины, казалось, только и додали, что Эдгит предложит им свои пышные груди — или, возможно, еще что-нибудь полакомее. Эмме иногда было страшно, что эта Иезавель [42] Развратная жена седьмого царя Израильского Ахава. Их брак положил начало падению царства Израильского. Иезавель активно боролась против христианства. начнет выделывать перед ними пируэты прямо из детской. Ей казалось, что отсутствие такта и образования Эдгит надеется компенсировать «красноречием своего тела». Этим ее речь более, чем богата. Зато язык ее все больше заплетался по мере того, как затягивался ужин и убывало вино в кувшинах.

Слабым утешением было, что Эдгит довольно скоро станет для всех просто невыносимой. Она ведь уже успеет испортить репутацию королевскому двору и, еще больше, самому Торкелю. Последнее Эмма невольно считала наихудшим. Если Торкель отмахивается от всех жалоб Эммы, считая, что она слишком преувеличивает, то чего ждать? Торкель, который мог беспощадно расправиться с тысячами морских разбойников, оказался податливей струны арфы перед гневом Эдгит.

Держал ли он стойку лишь в присутствии Эммы? В конце концов Эмма решила переместить свой двор в Лондон и позволить Эдгит сидеть там, где она сидит. В один прекрасный день Эдгит, наконец, обнаружит, что Винчестер слишком далек от «славы и почета», блистает отсутствием мужчин-дружинников и напыщенных придворных кавалеров, и усадит свой пышный зад в карету.

Из всех других мест выбран Лондон, Лондон, который Эмма так ненавидела.

На этот раз она прибыла в Лондон с юга, именно оттуда же, откуда въезжала в него впервые — столько лет тому назад! Теперь у нее было дело к викарию архиепископа Люфинга, с ним она хотела поговорить о близком ее сердцу вопросе: о возможности переноса останков блаженного архиепископа Эльфеа из Лондона в Кентербери. Сам Люфинг был то ли в Риме, то ли на пути в Рим, где должен был получить архиепископский омофор, который ему полагался уже пять лет, с тех пор, как он был рукоположен в новый сан. Оказалось, что никакое принятие решения невозможно, так как ни короля, ни архиепископа нет в стране. Но Эмма все же попыталась сдвинуть дело с мертвой точки.

Она, как обычно, скакала верхом с небольшой свитой; багаж она отправила частью фурами по дороге, частью морем. Жеребец Слейпнир внезапно прянул, сбив ее с мыслей об останках Эльфеа. Сигнал в рог забеспокоил Слейпнира, и господин, протрубивший этот сигнал, добродушно смеялся над тем, как испугал коня дамочки. Но узнав, кто эта дамочка, он долго кланялся и извинялся.

Эмма тоже рассмеялась, когда поняла, чего испугался ее конь. Ведь чтобы подтвердить свои мирные намерения, встречная кавалькада обязана давать сигнал в рог. Сама она забыла взять с собой горниста.