Игорь Малышев - Номах (Журнальный вариант)
- Название:Номах (Журнальный вариант)
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Игорь Малышев - Номах (Журнальный вариант) краткое содержание
Номах (Журнальный вариант) - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Пишите! Пишите на стенах ваши стихи! — закричал им снизу Номах.
Сам он отошел к алтарю, сел на ступеньку и только время от времени обводил взглядом леса, где дети, кто гвоздем, кто ножичком, кто оторванной пуговицей, выцарапывали на стенах стихи.
Сыпалась штукатурка, скрипели, выводя буквы, детские «стилосы».
Солнце шествовало по небу, ворочая, будто веслами, лучами света сквозь окна.
К Номаху подошел белоголовый мальчик лет шести.
— Дедушка Нестор, а вы почему ничего не пишете?
Номах оглядел его бледноватое лицо, хрупкую, словно сделанную из стекла, фигурку.
— Не знаю. Мне кажется, новейший завет — это ваше дело.
— Нет.
Мальчик протянул ему на треть стертую пуговицу:
— Вот, возьмите. — Второй рукой он держал спадающие штаны.
— Спасибо,— качнул головой Номах. — Спасибо.
— Мне еще за козой идти. А стихи я уже написал. Вон там, — указал он на стену меж окнами в восточном приделе. — И еще там и там. — Он показал на хоры и стену, примыкающую к алтарю.
— Ты молодец. Как зовут тебя?
— Ярослав. Только вы мне пуговицу отдайте потом. Если от нее что останется. А то у меня штаны спадают.
— Обязательно, — пообещал Номах.
— Тогда я пойду.
Мальчик с трудом открыл тяжелую храмовую дверь и вышел.
Номах поднялся на хоры и там, в неприметном месте возле двери написал свое четверостишье.
— Мне кажется, ты не можешь быть недовольным, — прошептал он, пряча в карман половинку пуговицы.
ЛИСТОПАД
Госпиталь для бедных на глухой окраине Парижа. Под суконным одеялом лицом к пыльному окну умирает от костного туберкулеза невысокий человек с изуродованным шрамами лицом. Рука его упала и бессильно свешивается вниз, чуть не доставая до каменного пола.
Мимо шествует с обходом красивый седеющий врач с медсестрой.
— Тут, к сожалению, все ясно, мсье Лагранж, — негромко говорит медсестра. — Костный туберкулез. Последняя стадия. Не сегодня-завтра…
— Кто это?
— Какой-то русский.
Она смотрит в бумаги.
— Номах. Беженец. Даже имени нет. Просто «Н» и все. «Н. Номах».
— Бежал, бежал и до-бе-жал, — легкомысленно напевает врач, подмигивая медсестре. Он поднимает слабую руку пациента, щупает пульс, заглядывает в широко открытые глаза. — Да. Похоже, вы правы, — с легким сожалением сообщает. — Вопрос нескольких часов.
Они скрываются в полумраке коридора.
А за окнами мечется желтая и красная, будто обрывки солнца, облетающая с лип и кленов листва. Листья бьются в окна, задерживаются на секунду на стеклах и улетают вместе с ветром.
В распахнутых глазах умирающего листья мелькают солнечными зайчиками, будто в голове у него что-то полыхает и взрывается.
— Солн… це… — доносится с дыханием еле слышный шепот.
Сосед Номаха, широкой кости лавочник с серым обрюзгшим лицом, садится на кровати, та громко и противно скрипит.
Серолицый кашляет и говорит соседу, уткнувшемуся лицом в стену и больше похожему на ком тряпья, который положили, чтобы никто не заметил отсутствия человека:
— Русский отходит.
— Черт с ним. Дай мне, в конце концов, поспать.
— Смотри, как бы и тебе вскоре не выспаться, как этому русскому, — ухмыляется тот и помахивает белыми ногами над полом.
Он снова хрипло кашляет, бьет себя кулаком в грудь, как будто отвешивает тумаки кому-то давно надоевшему.
— Нет ничего хуже этих бесплатных больниц, — с одышкой произносит, оглядывая унылые, словно бы изношенные стены, низкий потолок, махрящиеся нитками одеяла. — Здесь только подыхать хорошо. В этом смысле я даже немного завидую нашему славянину. Скоро свалит отсюда.
— Жиль, ты когда-нибудь заткнешься со своими кладбищенскими шутками? — отзывается из-под одеяла человек у стены.
— Разве я тебе мешаю? Спи на здоровье.
Жиль устраивается на кровати, и ее звуки заглушают шепот Номаха:
— Солнце… Солнце…
Нестор хочет поднять руку, протянуть ее к окну и поймать клочья света, проносящиеся там, но может лишь едва шевельнуть пальцами.
Стуча башмачками, за окном пробегает девочка, за ней мальчик, за ними со звонким лаем спешит щенок.
— Он не догонит меня, мама! — кричит девочка.
Щенок заливается школьным звонком.
— Дорогая, у тебя из-под платья выбился крестик. Спрячь, пожалуйста, — слышится женский, текучий, как вода, голос.
И снова листья, листья перед глазами Номаха, летят, мечутся, падают.
Они то заполняют огненным роем зрачки Номаха, то уносятся прочь, оставляя голую бездонную черноту.
— Что, Жиль, ужасно ведь помирать вот так, как он? Без имени, без родины, а? — спрашивает человек у стены.
— Согласен. Он ведь никто. Жил наверняка как ничтожество, так же и помирает.
— Ты бы потише говорил. Вдруг он слышит нас.
— Плевать, — беззаботно отзывается тот. — Лежит тут ветошью. Никому не известный, никому не нужный. К нему ведь даже никто и не приходил за все это время. Одно слово, ничтожество.
Серолицый Жиль замолчал, повернулся все с тем же скрипом.
— Мы, конечно, тоже звезд с неба не хватаем, но у нас все же хоть кто-то есть. — Он замолкает, вспоминая. — А твоя жена еще ничего. Помрешь, женюсь на ней. — Он хохочет, вспоминая располневшую мадам с потной челкой, выбившейся из-под ношеной шляпки.
Человек у стены вздыхает.
— Бог хранит тебя, идиота.
— Почему?
— Да хотя бы потому, что я нескоро помру. И еще скажу тебе, что в окопах под Верденом я чувствовал себя лучше, чем рядом с ней.
Звенит где-то колокольчик. Слышится цоканье конских подков по мостовой.
Легкие облака над Парижем совсем исчезают, открывается холодное, как отблеск на полированной стали, солнце. Деревья вспыхивают ярким светом. Ветер с удвоенной силой бьет в окна. Листья мельтешат, словно кто-то трясет пестрой тканью.
Рука Номаха падает вниз, он приходит в себя. Шея его напрягается, он подается вперед.
— Дергается. Может, доктора позвать? — спрашивает Жиль.
— Сходи, — не оборачиваясь, отвечает человек у стены.
— Щусь… Сашко-брат… Волин… Тарновский… Левка… — шелестит Номах, видя мелькающие листья. — Лепетченко… Михась… Горох… Маруся…
Листья заполняют его глаза.
— Аршин… Таня… Шорох… Вика… Соловей… Козел… Кудрявый…
— Что он там все время шепчет? — ворчит Жиль.
— Откуда мне знать? Я не понимаю ни слова по-русски.
— Я тоже.
— Наверное, молится.
— Говорят, в России сейчас все безбожники.
— Серый… Шило… Ахмат… Назар… Бульба…
— Интересно, долго он будет так бредить?
— Заткни уши.
— Шолох… Вата… Панек… Люба…
— Он перед смертью какой-то громкий стал.
— Будем надеяться, что действительно перед смертью.
— Шостак… Галя… Карета… Серко… Лист…
— Странный язык, странные молитвы.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: