Джалол Икрами - Двенадцать ворот Бухары

— Да, да! — согласилась Оим Шо. — Музыка — лекарство для сердца.

И раньше в Бухаре соединяли иногда разные инструменты — танбур с гиджаком, флейту с сурнаем. Но никогда женщины не слушали столько инструментов сразу и так хорошо согласованных. Ведь раньше, если где-то на пирах и играли, женщинам даже издали не приходилось слушать эту музыку. А теперь, когда пир был устроен для них и целый оркестр играл для них, они от души веселились и радовались, глаза их сияли, улыбка не сходила с уст.

Наконец музыка смолкла. Все ждали, что будет дальше. Тогда Фируза поднялась на веранду, стала перед занавесом, окинула взглядом присутствующих и звонким голосом сказала:

— Дорогие гости и добрые мои сестры! Еще раз поздравляю вас с праздником! Сейчас группа артистов, певцы и музыканты из труппы, которой руководит Хамза Хаким-заде, покажут вам представление!

Среди женщин началось шушуканье:

— А-а, мужчина?

— Сейчас поднимут занавеску, да?

— Ничего, пусть певец или музыкант увидит ваше лицо — голос его зазвучит слаще…

Фируза догадалась, о чем шепчутся женщины.

— Должна вам сказать, что на сцене мужчин не будет, — объявила она. — Мужчины-певцы и музыканты будут спрятаны за занавесом и вас не увидят, будьте спокойны. На сцену выйдут и будут танцевать и петь девушки из Ферганы, которые стали свободными еще раньше нас. Потом, если кто-то из вас захочет показать нам свое искусство, тоже может выйти на сцену. Я уверена, что и вы, мои сестры и подруги, не уступите ферганским искусницам.

— Сначала вы сами должны… — сказал кто-то.

— О, я бы с радостью, — сказала Фируза, — но я не очень искусна в танцах. Пусть уж лучше выходят наши мастерицы!

Все стали хлопать в ладоши. Фируза предоставила место артистам и сошла вниз. Занавес открылся. На пустой сцене появилась ферганская девушка, одетая в платье из ханского атласа, в бархатной жилетке кабульского фасона, в ферганской, вышитой крестом ковровой тюбетейке на голове. Девушка приветливо улыбнулась и поклонилась им.

— Дорогие подруги! — сказала она по-узбекски. — Прежде всего поздравляю вас с великим праздником Октябрьской революции! Мы, артисты, которые сегодня под руководством Хамзы Хаким-заде Ниязи пришли к вам, передаем вам горячий привет, поздравляем со свободой и независимостью! Мы, артисты революции, служим героическим красным войскам Туркестанского фронта. Вы знаете, что Красная Армия несет угнетенным народам свободу и независимость. Мы идем вслед за этими воинами. Мы были в Фергане, Самарканде, Ташкенте, Мерве, Хиве, Ашхабаде, Кизыл-Арвате. Мы выступали на каждом празднике победы. И вот сегодня мы здесь — на вашем празднике!

После такого выступления девушка прочла революционные стихи Хамзы Хаким-заде, посвященные женщинам и начинавшиеся словами:

Потом она объявила, что сейчас будет танцевать Дильбархон. За занавесом загремела веселая музыка, и на сцене появилась высокая стройная кокетливая танцовщица. После нее девушка с приятным голосом спела песню. Потом пели мужчины за занавесом, а вслед за ними ведущая концерт девушка попросила, чтобы кто-нибудь из зрителей вышел на сцену и показал свое искусство. Но женщины в зале стеснялись — им еще не приходилось выступать на таких больших собраниях, они указывали друг на друга, но никто не решался выйти на сцену. Тогда тетушка Анбар не выдержала.

— Что-то, девушки, вы так неповоротливы! — сказала она. — Я знаю, среди вам есть такие танцорки и музыкантши, что и я, и Тилло, и танцовщица Каркичи недостойны им на руки воды полить. А вы стесняетесь и не выходите. Ну что ж, так я сама вам покажу пример. Посмотрела я на этих ферганских искусниц, и самой захотелось потанцевать, руки и ноги задвигались… Ну-ка, моя дорогая, скажи своим музыкантам, чтобы сыграли что-нибудь!

— Что вам сыграть? — спросила артистка.

— Все равно, что захотят, то пусть и играют, лишь бы задорный мотив был! — сказала Анбар и вышла на сцену.

Зрители оживились, захлопали в ладоши, закричали: «Молодец!» Музыка заиграла веселый мотив «уфар», громко зазвучал бубен, и тетушка Анбар начала танцевать. Она танцевала с таким увлечением, что всех заразила своей радостью.

Так веселились бухарские женщины вечером в день трехлетия Октябрьской революции.

И не одни они! В эту ночь в Бухаре был открыт базар. На берегу хауза Девон-беги, в чайханах, во дворе мечети, где была иллюминация, пели певцы, по базару и по улицам толпами ходили люди, угощались и веселились. В пассаже, в первом в Бухаре кинотеатре показывали картины.

А в доме Ходжи Хасанбека царило смятение.

Вернувшись с демонстрации, Ходжа Хасанбек пришел домой, но не отпустил фаэтон: он собирался отправиться в загородный сад Дилькушо к Асаду Махсуму на обед и хотел только узнать, в каком настроении Оим Шо.

Ходжа Хасанбек решил подарить ей бриллиантовое кольцо, попавшее в его руки как «трофей», надеялся хоть этим смягчить ее. Но как только он вошел в дом, его встретила старшая жена с широчайшей улыбкой на лице.

— Возлюбленная-то ваша поручила вас мне и ушла, закинув подол на голову! Очень хорошо, так вам и надо!

Ходжа Хасанбек ничего не понял или не хотел понять. Не слушая жену, он пошел в комнату Оим Шо, но там никого не было.

— Где Хамрохон? — взревел он.

— Нет ее, — сказала его сестра, войдя вслед за ним в комнату. — Мы стояли у ворот, смотрели на демонстрацию, вернулись, а ее и след простыл. Мы туда-сюда, всюду искали — исчезла женщина. Потом на подушке нашли вот это письмо.

Ходжа Хасанбек взял бумагу, пробежал глазами. Рукой Оим Шо было написано: «Не ищите меня, вам меня не найти. Саади правильно сказал, что с молодой женщиной лучше стреле быть рядом, чем старику. Найдите себе подходящую».

— Не говорил я вам разве, чтобы следили за ней?! — заорал он на женщин. — Что мне теперь делать? Как людям в глаза посмотрю?

Женщины хотели что-то сказать, оправдаться, но он, не слушая, ударил обеих, выгнал из комнаты, бросился на кровать и погрузился в раздумье. «Да, — говорил он себе, — так оно и должно было кончиться… Нехорошо вышло, всем моим надеждам конец! Что же мне делать? Надо найти ее во что бы то ни стало, попробовать уговорить ласково или припугнуть, укротить и вернуть обратно. Куда она могла пойти? Конечно, домой, к матери! Мать, конечно, знает, где она… Я сам пойду к ней, нельзя никому доверить это дело!»

Он позвал женщин.

— Вы кому-нибудь говорили об этом?

— Кому же говорить? — сказала жена. — Мы ждали вашего прихода…

— Ну и ладно, — сказал Ходжа Хасанбек. — Проглотите язык! Никому не заикайтесь: ни родным, ни чужим! Если кто спросит про нее, скажите — ушла к матери, мать у нее заболела…