Марк Юдалевич - Голубая дама

Собралась принять его в малой гостиной. Это самая уютная из сорока комнат нашего дворца. Она невелика и, на отличку от прочих, не загромождена мебелью. Обставлена по моему вкусу — островки с полумягкими креслами и небольшими столиками. На стенах гнезда подсвечников и два французских гобелена.

Не могу поручиться, верна ли слышанная мною история этих ковров. Но позволю себе отвлечься и кратко сказать о ней.

Еще до великой войны, в период дружбы императора Александра с Наполеоном, в подарок повелителю французов было послано славное колыванское изделие, именуемое «Царицей ваз». Надобно заметить, что изделия наших колыванских мастеров поразительны. В Европе вызывают они всеобщее удивление и знатоки твердят, будто камни в них поют, и подобное можно сравнить разве с шедеврами древних ваятелей и не верится, что сделано это человеческими руками.

Царица ваз изумляет к тому же своими размерами, чуть ли не в два раза превосходя средний мужской рост. Ее везли в Париж на нескольких подводах, и если верить людской молве, не то сам император, не то кто-то из придворных отдарил русских искусников коврами ручной работы. Николай Артемьевич перекупил эти настенные ковры у одного немецкого мастера по каменной резьбе, долго проживавшего в Колывани. Гобелены украшают нашу малую гостиную…

Но вернусь к замыслу моему. Я полагала, что малая гостиная должна произвести впечатление на господина Зарицына. На громоздкую роскошь и помпезность других комнат он мог смотреть с пренебрежением и даже насмешкой. Но вкус и изысканность непременно вызовут его уважение.

В уме отрепетировала я и весь короткий разговор, который собиралась оснастить безразличием и не то что презрением, а некою тенью брезгливости.

Господин Зарицын явился в назначенный срок, и я приметила, что малая гостиная действительно не оставила его равнодушным. А на гобелены он глядел даже с восхищением.

— Скажу без обиняков, — внутренне торжествуя, начала я, — к этой малоприятной встрече меня принуждает лишь положение в обществе.

Пусть лекаришка подумает, куда относить мои слова — к предмету беседы или к его персоне. По физиономии господина Зарицына было явственно видно, что он понял меня. Джентльмен, вероятно, на его месте выразил бы гордость и возмущение, но лекарь осмелился принять снисходительно-насмешливый тон.

— Весьма вам сочувствую, — заявил он. — Приношу также соболезнование и вашему супругу.

Какова наглость! И тоном своим подчеркивает: что ж, господа, хоть вы и большие баре, а вынуждены вот терпеть меня в своем роскошном дворце с медведем и диковинными гобеленами.

Я почувствовала, что начинаю раздражаться, но сдержалась и продолжала:

— Не знаю, как в столице, но посреди нас, провинциалов, заведено проявлять в обществе друг к другу уважительное внимание и не выходить за рамки того, что именуется добрососедством.

— Это я уже ощутил на себе, — иронично вставил господин Зарицын.

— Уважительное внимание, — игнорируя его замечание, упрямо повторила я.

Зарицын саркастически улыбнулся.

— И поэтому поведение ваше в отношении Авроры Эдуардовны Зильбер я полагаю недопустимым.

— В отношении Авроры Зильбер? — переспросил господин Зарицын, и в голосе его послышалось неподдельное удивление.

— Вот именно, — решительно повторила я. — Ежели вы не хотели вести с нею занятия, не следовало их начинать. А коли начали, то по меньшей мере невежливо бросать их на середине.

Здесь по моему плану коллежский секретарь должен был изложить причину своего поступка, ссылаясь на записку Авроры. А я готовилась сделать совершенно брезгливую мину и бросить: «Даже от вас не ожидала столь рыцарского поступка. Так дорожить честью оплошно доверившейся девочки!»

Но увы! Полузлодей не полез в эту ловушку. Он только заметил:

— Виноват! Не знал обычаев и нравов здешних!..

— Не надо оправдываться, — высокомерно заявила я и как можно суше добавила: — Не смею более вас задерживать.

Зарицын встал и молча поклонился, но дойдя до порога, — я не сделала и шага вслед за ним — вдруг обернулся и спросил:

— Скажите, мадам, а где ваш медведь? Не могу не засвидетельствовать ему своего почтения, ибо боюсь тем самым выйти за рамки того, что называется добрососедством.

Итак, я ничего не добилась для Аврорки, но главное, не сумела и на этот раз поставить на место ничтожного замухрышку да еще снова нарвалась на дерзость. Господин Зарицын ведь весьма прозрачно посмеялся над медвежьими нашими нравами.

Однако сейчас не до этого. Эпидемия упорно продвигается к нашему городу. Холера уже рядом, в Обском Затоне. Асессор Зильбер, Аврорин отец, еще усилил караулы, не пропуская людей с правого берега Оби, но исключения для завода по-прежнему делаются, и все понимают — с ними может просочиться и зараза. Да, она уже просочилась, случаи холеры, хотя и не смертельные, в городе были.

Во всех домах принимают предосторожности. Иные доходят до смешных анекдотов: не только растворами руки моют, но и бани топят с солью. Ту же соль тройным порционом в пищу кладут. Хлеб, дома испеченный, перед едой поджаривают.

Многие чиновники, изобретая причины и служебные надобности, норовят сбежать из города. Вот где отвратительны трусость и вероломство!

Жаль, конечно, что в эти тревожные дни нет на месте Николая Артемьевича. Всякий ничтожный трусишка может бог знает что помыслить о своем генерале и главном командире. Ведь даже я однажды подумала нехорошее…

Да и само его присутствие… При нем вряд ли кто посмел бы попроситься в служебную отлучку. И меры для пресечения эпидемии генерал мог найти более решительные.

Говорят, что его предшественник карантинные пункты обозначал, и туда свозили всех больных. Город наш казацкими постами оцепил. В приграничные с монголами и китайцами районы своих эмиссаров посылал, и они докладывали, не идет ли оттуда холерная опасность.

За это предшественник мужа был даже награжден медалью.

Городок притих и приуныл, как печальная вдова после похорон мужа. На улицах стало куда менее народу. Люди предпочитают сидеть дома. Лишь лекарские ученики местного училища обходят подворья, требуя содержать в чистоте задние дворы, огороды и особо конюшни и помойные ямы.

Базары, говорят, сделались меньше. Все пользуются ранее припасенным или закалывают домашний скот и птицу. У входа в магазины микстурщики поставили бочонки с раствором сулемы, и каждый, входя, должен омочить в них руки. Хотели сделать тоже и в церквах, но протоиерей не разрешил.

Впрочем, и в церквах теперь малолюдно. Прихожане опасаются, что зараза может проникнуть и в божий храм.