Марк Юдалевич - Голубая дама

— Вынужден предупредить: если вы будете вести себя столь же непотребным образом, я сейчас же во время бала велю Евтейше запереть вас в холодную.

Я молчала.

Видимо, огромным усилием воли, привыкший к беспрекословию, генерал смирил себя и только заметил:

— Вы же еще и оскорбились.

Он говорил еще что-то, но я молчала.

— Хорошо, — снова зло выдавил генерал, — надеюсь, вы меня поняли.

Я поняла лишь то, что сняла кандалы, вырвалась из темницы. Ведь главное — внутреннее положение.

Многие мужчины по примеру хозяина дома встали из-за карт, шел уже двенадцатый час, и самое время было приглашать к ужину. Кстати, это могло дать приличное объяснение нашему семейному рандеву.

За ужином мне, естественно, пришлось сидеть рядом с мужем, и я сразу почувствовала, что он пребывает в самой высокой степени каления. Гораздо более сильной степени, чем когда десять минут назад разговаривал со мной. Не зная, чему это приписать, я, впрочем, не очень задумывалась. И если сожалела, так лишь о том, что Зарицын сидел далеко от меня, совсем в другом конце стола.

Часы пробили двенадцать, и генерал провозгласил традиционный тост за Новый счастливый год. Зазвенели бокалы, произносились тосты за государя-императора, за новоиспеченного кавалера ордена святой Анны. И здесь я поняла, откуда новое каление моего Отелло, в одно и то же время льдистого и кипящего. Он, не спрашивая, налил мне бургундского. Я не люблю это вино и потому чуть пригубила его.

— Отчего же вы не пьете? — спросил муж.

— Не отважусь, — отвечала я.

— Удивления достойно, — прощупывая меня своим взглядом, возразил он. — Столь отважная женщина. Гребец, пересекающий великую реку…

Все во мне возмутилось. Значит, мадам Толстопятова изволит действовать с завидной последовательностью: сначала демонстрировала меня в танце, затем вернулась к прошлому. В один миг мысленно я поставила их рядом. Где-нибудь в укромном уголке она, своим остреньким носиком почти касаясь генеральского уха, нашептывает ему обо мне, и он, забыв свое положение, слушает, скороспешно наливаясь злобой, как присосавшийся к телу комар наливается кровью.

— То проявляете такую отвагу… — не унимался генерал.

— Было бы из чего, — насмешливо и резко перебила я и отвернулась.

…Ужин, по-моему, удался. Мне казалось, что вся прислуга — и повар, и кухарки, и лакеи — чувствовала положение своей хозяйки и стремилась не усугубить его какой-либо ошибкой, сделать все как можно лучше.

Впрочем, ужин мало волновал меня. Более того, я даже дивилась, как еще несколько часов тому назад могла жить такими страстями. Дивилась и жалела себя, не эту, идущую в тревожную неизвестность, а ту — благополучную и навсегда ушедшую в прошлое.

После ужина, как было договорено у нас ранее, отворили дверь на чугунную лестницу и я пригласила гостей в сад. Было морозно и звездно. Подогретые обильными возлияниями, мужчины и дамы с удовольствием разошлись по аллеям сада. В центре его возле беседки вспыхивал потешный фосфорный огонь. Во всех концах, освещая расчищенные дорожки, ярко горели бумажные фонари.

Я спустилась под руку с графом, но быстро сдала его Авроре и, найдя Зарицына, увлекла в мой любимый дальний уголок. Здесь рассказала Юрию о письме Наташи и вызванной им безобразной сцене. Взявшись за воротник его пальто, сама первая поцеловала его в губы. Он обнял меня и привлек к себе.

Возвращаясь, я вновь приметила слежку. Но это были не злобные точечки Варвары Аристарховны, а вспыхивающие волчьими огоньками глаза Евтейши.

И не чаяла я через короткое время сызнова зреть этого генеральского волка…

Кадриль, конечно, танцевала с Юрием Тимофеевичем.

— Тревожусь за тебя, — сказал он. Голос его звучал неузнаваемо нежно.

— Не думай об этом, — попросила я.

— О чем же?

— О нас с тобой.

— Когда мы увидимся?

— Завтра в шесть будь у Авроры. Будешь?

— Конечно…

Замерла музыка. Затих последний танец. Гости стали прощаться и, как водится в здешних местах, усердно благодарили за прием и вслух, стараясь, чтобы это дошло до генерала, восхищались балом. Торжествующая мадам Толстопятова и здесь не забыла угостить ложечкой дегтя.

— Какой прекрасный вечер! Благодарю вас, Юлия Андриановна, теперь, если соблаговолите, будем чаще видеться. Николай Артемьевич отзывает мужа с нашей милой романтической пристани.

— Рада за вас, — с улыбкой отвечала я. — Слышала, и вас зачисляют в службу.

— Меня? — изумилась Варвара Аристарховна.

— Ну да. В сыскное отделение…

Проводив гостей, я сразу же отпустила горничную и закрылась в своей спальне. Сказались нервное напряжение и усталость. Не переодеваясь, не снимая броши и колец, я присела в кресле у своей кровати.

Сейчас весь местный свет судит меня, именует меня легкомысленной. Но никогда, наверное, столько мыслей не вихрилось в моей голове. Они осуждают меня за безнравственность. А сами! Почти все эти стрекочущие сороки имеют любовников.

Меня могла бы судить Наташа с ее высокими правилами. Но Наташа как раз поймет меня. Ведь она хранит верность человеку, которого безмерно уважает. А я! Столько лет прожила я с мелким себялюбцем!

…Уже поздно. Лучина догорает, а, как ни странно, я не умею зажечь новую, чтобы она давала свет. У меня она коптит либо гаснет.

О всех других приключениях этой ночи напишу завтра.

— Кто? Кто здесь?

Грубо прервав мои размышления, в спальню ворвался Евтейша. Я не удивилась, что он открыл замок. Давно слышала, что замков для Евтейши не существует, но меня возмутило это наглое вторжение.

— Как ты смел? — вскрикнула я.

На лице Евтейши мелькнула кривая усмешка. Но тут же лицо это сделалось каменно-бесстрастным.

— Барин требовает, — выдавил он.

Впервые я услышала от него членораздельную речь. Толстый язык не умещался во рту и с трудом вытолкнул эти два усеченных, словно стесанных топором, слова.

Первым моим побуждением было прогнать его. Но я поняла, что если не подчинюсь, он уведет меня насильно. Чтобы избежать нового унижения, встала и пошла за ним. Он повел меня через весь дом в комнату с балконом, откуда шумная компания гостей еще недавно спускалась по чугунной лестнице в сад.

В комнате была и другая лестница. Она вела вниз, в подвальное помещение с кирпичным полом. У генерала там хранилось какое-то оружие и охотничьи припасы. Я же там никогда не была, да и он бывал нечасто, и люк, ведущий в подвал, видела всегда закрытым.

— Вниз! — приказал мне Евтейша.

Я молча спустилась вниз. В просторном помещении горела всего одна свеча, было полутемно и тихо, пахло сыростью, мешаной глиной, битым кирпичом.

Жуть охватила меня. И память предательски подсказывала все страшные рассказы, которые ходили о наших подвалах.