Марк Юдалевич - Голубая дама

— Ваньша! — окликнула я. — Это же вы.

— А я думал, не признаешь, барыня, — сдержанно улыбнулся Ваньша. — Ну проходите, проходите.

Небольшой камелек в избушке пылал жаром. Видно, ожидая нас, затопили его давно.

Мы сели вокруг скобленого стола.

Ваньша кивнул Гордею:

— Достань, Демидыч.

— За мной, Ваньша, дело не станет, — задрав клочковатую бороденку, ответствовал Гордей. — Мне для милых гостей не жаль и костей — ешьте, дружки, набивайте брюшки по самые ушки…

А сам уже уставлял стол мясом, солониной, флягами и бутылями, мисками и чашками. Налил мне из одной бутыли:

— Слабенькое, для вас в самый как раз, Юлия Андриановна.

Потом потянулся к чашке поручика:

— Не побрезгуешь, ваше благородие?

Граф сдержанно наклонил голову.

— Стало быть, со свиданьицем, — тепло сказал Ваньша, снова обращаясь только ко мне.

Все выпили. Отдававшее медом вино показалось мне легким и приятным, а вяленое мясо очень вкусным.

Гордей сызнова разлил.

— Теперь о деле, — чуть пригубив, начал поручик. — Юрий Тимофеевич…

— О деле мне все известно, — по-прежнему не глядя на него, перебил Ваньша. — Извольте передать, все исполню, как лекарь наказывал. Пущай будет в надежде.

— Прекрасно, — так же, не глядя на Ваньшу, ответствовал граф и достал из кармана пачку ассигнаций.

— Это вам.

Ваньша потемнел, а шрам на его суровом лице будто набух кровью. Сделалось тихо, только Гордей невозмутимо и вкусно похрустывал соленым огурцом.

— Деньги, ваше благородие, при себе извольте оставить, — трудно вымолвил Ваньша. — Мы не баре и не чиновники. За добро мзды не берем.

Граф побледнел, но сдержал себя.

«Сколь прекрасная открывалась возможность для дуэли, — внутренне улыбнулась я, — сколь прекрасная, будь этот Ваньша дворянином!»

— Должен откланяться, — повернулся ко мне Григорий Львович и с чувством поцеловал мою руку. Я обняла и поцеловала его на прощание. На глаза выступили непрошеные слезы.

Граф кивнул мужикам, и через минуту я увидела его в затянутое бычьим пузырем окошко, покачивающимся в кавалерийском седле.

— Ну что, барыня, — сказал Ваньша, и в басовитом голосе его теперь слышалось мягкое доброжелательство. — Не чаяла оказаться в гостях у Сороки-беглеца? Зато отдохнешь у нас, все обиды забудешь.

Вскоре мы выехали. Я ехала среди моих вожатых. Они мне дали своего коня. Лошадка не рослая, но выносливая и даже, судя по кличке Горец, привычная к горной местности.

Дорога сначала вела по тайге, но по мере того как мы углубились в горы, лес редел. Чаще стали встречаться карликовые березки да одинокие, любящие простор кедры.

У нас в костромских лесах я не раз встречала могучие раскидистые дубы. Только они могут соперничать с кедрами по своему величию. Темно-серый, чешуйчатый ствол кедра уходит далеко вверх, а там, в высоте, пирамидально разветвляется его божественная крона. Глядя на эти кроны, я так задирала голову, что мужики смеялись надо мной: «Свернешь шею!»

Горная тропа уводила нас все выше. Деревья стояли теперь совсем одиноко, как дозорные снежно-белых вершин. Стало холоднее: солнце краткого зимнего дня скрывалось за горами. Упал густой прерывистый туман. Я ехала, почти не различая, а иногда и совсем теряя из виду Ваньшину спину и его лошадь. Но Горец вел себя уверенно и стойко. Говорят, настроение всадника передается лошади, видимо, и наоборот — состояние лошади оказывает воздействие на всадника. Поэтому ли, по чему ли другому, но я не испытывала никакой боязни. Только все казалось мне странной небылью. Я — еще неделю назад генеральша, первая дама мест здешних — в солдатской одежде, на деревенском коне еду неведомо с кем и неведомо куда.

Между тем, дорога круто устремилась в гору. Когда туман исчезал, горные уступы и сверху, и снизу напоминали взволнованное каменное море, застывшее на какие-то секунды, но вновь готовое разбушеваться. Вскоре мы достигли такой высоты, что у меня начало покалывать в ушах. Нежданно прояснилось, и над нами засиял безоблачный купол неба. Только здесь я поняла, что прерывистый туман был низкими облаками. Сейчас мой конь, ступая по горной тропе, наступал на них.

Однако вскоре мы вновь ехали в облаках — начался спуск. Теперь облака казались сплошными, потому что стало смеркаться. Часа через три, когда уже вызвездило, мы оказались у горной речки. Ее берега были соединены узким — из двух бревен — мостиком без перил. Всадники спешились, соскочила с коня и я.

— Сначала Юлию Андриановну переправим, — сказал Ваньша. — Потом я лошадей отведу.

Мы спустились к мосточку.

— Здесь поостеречься надо, — предупредил Ваньша. — Бревна осклизлые. Которые через этот мостик и на животе ползут, не совестятся.

Гордей отыскал длинную палку. Мужчины взялись за концы, мне велели держаться за середину.

— Давай вперед, Гордей. Я пойду позади, — приказал Ваньша. — Вы, Юлия Андриановна, ничего не бойтесь, но палку из руки не выпускайте.

Нога скользила по бревнам, однако палка была для меня надежной опорой.

Страшно мне стало, как это часто случается, когда опасность была уже позади. На другом берегу оглянулась на мосточек, темную воду внизу, и сердце екнуло. Гордей, уснащая речь прибаутками, подхваливал меня, а Ваньша серьезно сказал:

— Хорошо, вниз не глядели, не то бы голова кругом пошла.

— Почему раньше не предупредили? — спросила я.

— А ежели упредить, непременно бы взглянули.

Ваньша исчез в темноте, чтобы перейти мосточек в обратном направлении. А мы с Гордеем направились в деревню.

По дороге Гордей объяснил мне, что по тем тропам, по которым лежит путь Ваньши, тоже не каждый пройдет. Там хребет есть такой, что на конях даже и не пробежать — круто шибко. Там Ваньшу люди ждут.

— А за мосточком этим, — сказал он, — у нас глаз есть. Кто к нему путь держит, мы зараньше знаем. Однажды урядник испробовал переправиться, так, бедняга, в реку свалился. — Гордей плутовато засмеялся. — Бревна не то подгнили, не то подпилил их кто!

Вскоре мы оказались в широком распадке. По его простору разбежались избы деревушки. Через несколько минут Гордей уже знакомил меня со своей Таной. Тана позвала к столу, но я отказалась от ужина. Глаза от усталости слипались.

Удивила своих новых друзей. Тана приболела, и Гордей было отправился доить корову, но я взяла у него подойник.

Гордей смеялся и уверял, что буренка меня к себе не подпустит.

— Я и сам, — говорил он, — подою ее, а она изловчится и ведро перевернет. Уж я ее и лаской, и таской…

Но я прекрасно справилась. Пригодилась мамина наука.

Учила Тану прясть лен веретеном: телеуты прясть не умеют, умеют только изготовлять войлок. Крутить нить из волокон, сучить ее — дело не простое. И у Таны все время нить рвалась.