Юрий Лиманов - Многоликий. Олег Рязанский

— Фёдор у тебя?

— У меня! — вздёрнув норовисто голову, ответила женщина. Олег Иванович с ужаснувшей его ясностью понял, что в дом пришла беда. Даже не одна беда, а две: одна заключалась в том, что не такая Марья девица, от которой легко будет отвадить Фёдора, когда придёт срок жениться на какой-нибудь княжне, чтобы продолжить славный род. А другая... О другой и думать было страшно и одновременно сладко, потому что вдруг потянуло его к Дарьиной дочери, любовнице сына, как давно не тянуло ни к одной женщине. В том числе и любимой, да, любимой и лелеемой Ефросинье.

А бесовка, словно для того, чтобы показать свою власть, позвала певуче и протяжно:

— Феденька! Твой батюшка приехал! Выходи!..

Вечером, когда Олег Иванович рассказал обо всём жене, та, к его удивлению, закрутила головой, словно заболели внезапно и невыносимо зубы, причитая:

— Укусила всё ж, змея... Укусила, гадюка...

— Кто гадюка? — не понял великий князь.

— Да твоя Дарья!

— Не моя, Васятина...

— Не лги, я всё знаю... Твоя! Первую не забывают... — Дальше Ефросинья понесла такую околесицу, что Олег Иванович только рукой махнул.

— Сына своего, от тебя прижитого, раньше Феденьки воеводой сделала. А после лаской, слезами и лжой добилась, чтобы Васятина мать на него все отчины и вотчины отписала, и ты это без единого слова своей княжеской печатью утвердил! Так что теперь твой выблядок чуть ли не целой волостью владеет, и в любой миг ты его удельным князем можешь сделать.

— Замолчи! Он мне сын!

— А она полюбовница! Думаешь, не чуяло моё сердце, что ты не забыл её даже тогда, когда она Васятиной женой стала? Женой твоего лучшего друга? Может, и хаживал к ней после его смерти, за тебя принятой?

Олег Иванович хотел было накричать на жену, заставить её умолкнуть, остановить поток нелепых обвинений. Но ему не к месту вспомнились бездонные глаза Марьи, в которые он заглянул, склонившись к ней с седла, манящий запах волос, и он подумал: до чего всё-таки проницательны бывают любящие жёны — видят то, что ещё только собирается грозовой тучей на окоёме желаний. Но этого он никогда, пока есть в нём хоть капля воли, не допустит. Олег Иванович обнял жену, поцеловал в стиснутые губы и ушёл. Однако вернулся и сказал негромко, но внушительно:

— Фёдора не допекай, пусть любится. Лучше она, чем хоровод всяких жёнок!..

На прощупывание Рязани Москва ответила своим прощупыванием. Поговорили дома у Кореева. Покряхтели — больно давними были и обиды, и взаимные счёты. Куда как глубже уходили в прошлое, чем захват Лопасни, случившийся уже на памяти Олега Ивановича. Но хоть со скрипом, с взаимными упрёками, случалось, и с криком, а дело подвигалось вперёд: каждому была памятна Куликовская победа, добытая всем миром.

Настало время отправлять в Москву боярина Кореева с посольством. Перед отъездом сидели втроём — Фёдор, поняв, что батюшка не серчает, стал появляться на советах. И Ефросинья успокоилась — умная Марья не питала несбыточных надежд, помнила, что она даже не боярыня, а всего-навсего падчерица боярина, о замужестве не заговаривала. Любила Фёдора и была счастлива этой любовью. А княжич напрочь забыл обо всех своих лапушках, весь мир для него сосредоточился в Марье. Конечно, князь и княгиня беспокоились, как будут бороться с ней, когда придёт время наследнику жениться, не станет ли Марья непреодолимым препятствием, но это ждало в будущем. В конце концов, утешала себя Ефросинья, не стала же препятствием Олегу Дарья, хотя и родила ему сына. Правда, в глубине сердца что-то болезненно копошилось — ревность ли, обида, зависть, опасение. И не понять было — из-за сына и его будущего или из-за мужа и его прошлого...

Фёдор сидел на совете ясный, счастливый, пополневший. Он напоминал отцу сытого кота, только что не жмурился и не мурлыкал.

— ...До какого края мне доходить в торге с Москвой? — спросил Кореев, прерывая затянувшееся молчание.

— А сам-то как полагаешь? — ушёл от ответа великий князь…

— Ведомо мне стало, что хочет Дмитрий вернуться к меже, что проложили и в грамотах обговорили ещё при Иване Калите.

Олег Иванович молча кивнул, давая понять, что ему это известно. Кореев говорил для княжича.

— А мы по тем старым грамотам много деревень теряем? — спросил Фёдор. — И больших ли?

— Да как сказать, сёла известные: Такасов, Талицу, Выползов, — ответил Кореев. — Зато Лопасня по грамотам за нами останется.

— Сие по-божески, — кивнул Фёдор.

— Вот и я так думаю, — улыбнулся поощрительно сыну Олег Иванович.

— Но есть ещё одно условие москвичей. О нём ты, великий князь, пока ещё не слышал.

— Это как — ты не доложил, получается?

— Не хотел при боярах докладывать.

— Какое условие? — В голосе Олега Ивановича явственно прозвучала опаска.

Фёдор встал, ободряюще положил руку отцу на плечо.

— Желает Дмитрий, чтобы ты, великий князь, признал его старшим братом.

— Вроде того, как признает его старшим братом Владимир Андреевич Храбрый, удельный князь Серпуховской?

Фёдор почувствовал, как напряглось под его рукой плечо.

— Никогда Рязань уделом Москвы не была. Рязань издревле великое княжение со своими уделами, а Москва на нашей памяти поднялась, из отчины Кучковичей выросла!

Кореев тяжело вздохнул — он был уверен, что это условие окажется для Олега Ивановича неприемлемым, и сознательно отложил разговор до встречи наедине или при Фёдоре.

— Чего ты вздыхаешь, Епифан? Обещал что Дмитриевым боярам?

— Разве ж мог я, великий князь, без твоего ведома!

— Тогда что?

— Из Орды тревожные вести маленькими ручеёчками текут. Я не обо всём докладываю.

— И напрасно. Реки из ручьёв вырастают.

— Виновен, великий князь.

— Мне твою вину на поле боя не вывести... — Олег Иванович вперил взгляд в боярина. — Тохтамыш после провала Мамая осмелел?

— Не только осмелел, о походе на Русь возмечтал. Про Батыевы дани поговаривает в ближнем кругу.

— Ручеёк достоверный?

— В том-то и дело, что не из близкого круга, надо бы ещё проверить.

— Зачем Тохтамышу большой поход?

— Другие чингисиды после разгрома Мамая, того и гляди, в кошму под Тохтамышем вцепятся, вытаскивать начнут. — Повернувшись к Фёдору, объяснил: — Он по примеру великого предка не на трон сел, а на белую кошму.

— Надо бы намекнуть его близким людям: пока будет с Руси Батыевы дани требовать, за его спиной Орду разделят.

— О том уже владыка подумал. Намекнул.

— Не внял хан?

— По всему получается, что не внял. За ним Хромой Тимур стоит.

Олег Иванович долго молчал. Имя Тимура для Фёдора было внове, он тихонько толкнул Кореева.

— Когда добежал разгромленный Мамай до своих улусов и начал собирать тумены, чтобы отомстить Руси за поражение на Куликовом поле, из Кипчакской Орды пришёл Тохтамыш, настоящий чингисид. Его поддержал владыка чагатайских монголов эмир бухарский, великий полководец Хромой Тимур, или Тамерлан, как его у нас ещё называют. Вот с его помощью и разгромил Тохтамыш остатки Мамаева войска. А самого мурзу выгнал в Крым. Там в Кафе его бывшие союзники генуэзцы поймали и казнили. — Кореев заметил, что Олег Иванович сморит на него, и умолк.