Владимир Голяховский - Семья Берг

— Веселенькие истории вы рассказываете. Знаете, не говорите моей жене и попросите вашу Раю, чтобы она тоже не рассказывала.

Павел с Борисом Ефимовым сразу стали друзьями, у них был сходный образ мыслей. Павлу нравилось остроумие Бориса, он старался перенимать от него умение подмечать во всем смешные стороны, а Борису нравился аналитический склад ума Павла. И в обоих было развито скептическое отношение к советской пропаганде. Хотя люди боялись любых высказываний в адрес Сталина, оба они «преодолели этот барьер» и быстро сошлись на одинаково негативном отношении к культу личности. Ефимов был карикатуристом, в его натуре было подмечать все смешное. Павел был историком, в его образе мыслей большое место занимали анализ и оценка. Часто, сходясь вечерами друг у друга (их разделяло всего два этажа), они любили «валять дурака» — притворялись, что сочиняют пьесу про Сталина под названием «Ён все знает». Сюжета у пьесы не было, она сплошь состояла из возвеличиваний Сталина, которые они брали из номеров газеты «Правда». Делалось это так: они по очереди читали друг другу беспорядочно взятые заголовки и цитаты из газеты и с пафосом вставляли между ними один и тот же рефрен — «Ён все знает»:

— Суровый матрос-революционер восклицает: «Ён все знает!»

Или:

— Восторженная колхозница-ударница истерически вскрикивает: «Ён все знает!»

Ефимов притворялся, что читает заголовок письма и цитаты из него:

— Величайшему из великих, вождю и учителю всех народов мира, самому мудрому на свете, бессмертному, неповторимому, отцу родному, бесконечно обожаемому товарищу Сталину. Дорогой Иосиф Виссарионович, колхозники Тьму-тараканской области рапортуют вам, величайшему гению человечества, что мы затянули на животах ремни до последней дырки и взяли на себя обязательство по перевыполнению планов всех пятилеток зараз за один год, чтобы только угодить вам. И рапортуем, великий наш вождь и учитель, что с затянутыми ремнями мы этот план как есть весь перевыполнили в вашу великую честь.

Дождавшись конца фразы, Павел тут же восторженно вставлял:

— Колхозница истерически вопит: «Ён все знает!»

Потом Павел брал газету, находил заголовок передовицы и торжественно читал:

Под предводительством великого Сталина мы придем к победе коммунизма.

Ефимов добавлял:

— Матрос вытягивается в струнку и восторженно рявкает: «Ён все знает!»

Опять менялись газетой, читал то Ефимов, то Павел, все с добавлениями «Ён все знает». И оба хохотали до упаду, как дети. Мария и Рая с интересом заглядывали в их комнату — чего они так веселятся?

Скоро к их компании добавился третий — живущий по соседству искусствовед Илья Зильберштейн. Он не был шутником, относился к их шуткам настороженно, в их игру не играл. Но своим глубоким знанием искусства и широтой интеллекта он вносил много дополнительного содержания в их беседы. Зильберштейн был уникальной личностью. Он родился в бедной еврейской семье в Одессе. С двенадцати лет в нем пробудился интерес к изобразительному искусству, и мальчик начал собирать рисунки художников старого и своего времени. При советской власти он закончил историко-филологический факультет Ленинградского университета и в возрасте двадцати одного года начал публиковать первые статьи и книги по русскому искусству — о Пушкине, Грибоедове, Тургеневе, Достоевском. Это он основал популярные серии книг «Литературное наследство» и «Художественное наследство». Не имея больших средств, он собрал коллекцию — целый музей. Этот выходец из еврейской среды стал самым выдающимся знатоком и собирателем русского искусства.

На Павла произвела впечатление большая библиотека Ефимова, и он решил собирать свою — это было ею давней мечтой. Он купил книжный шкаф и начал заполнять его книгами. К 1937 году в Советском Союзе после двадцатилетнего перерыва стали выпускать хорошо оформленные книги, особенно в издательстве «Академия». Первой Павел поставил в шкаф книгу Тарле «Наполеон» с автографом автора. Потом добавил учебники по истории, книги Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Толстого, академическое издание романа «Жан-Кристоф» Ромена Роллана, «Будденброков» Томаса Манна… Зильберштейн давал ему советы и помогал доставать редкие книги.

Павел обожал беседовать с ним, часто говорил Марии:

— Какая светлая башка у этого одесского еврея!

Когда арестовали мать Вольфганга, он был четырнадцатилетним мальчиком. Он горевал, плакал, но многого не понимал в чужой для него стране. Ему пришлось наблюдать аресты многих немецких учителей-коммунистов, а вслед за ними даже некоторых из соучеников. Он взрослел и постепенно стал замечать, что действительность вокруг него совершенно не похожа на то, что ему представлялось вначале, и тем более не похожа на описания, которые он читал в газете «Правда». Мама сидела в лагере без права переписки, он ничего не знал о ней и никак не мог дать ей знать о себе. Это было грустно, грустно и несправедливо. Но все же? Вольфганг продолжал считать, что они с мамой правильно сделали, что бежали из Германии именно в Советский. Союз. В его сознании дисциплинированного немецкого юноши личные переживания и впечатления каким-то образом отделялись от принципиальных политических убеждений. Существовали как бы две различные моральные плоскости его сознания: о событиях и условиях своей жизни он способен был размышлять критически и оценивать их правильно, но о своей политической линии своего времени он думал только с точки зрения юного марксиста-ленинца. С чисто немецкой педантичностью он много и углубленно читал труды классиков марксизма Карла Маркса и Фридриха Энгельса на их родном немецком языке. Чуть ли не ежедневно он читал труды Ленина и статьи и речи Сталина. И изучая их, он не переставал верить в правильность учения классиков марксизма, в то, что в советской стране проводится правильная политическая линия. К тому же на него произвел сильное впечатление опубликованный недавно роман Николая Островского «Как закалялась сталь»: Вольфганг читал его запоем. В ярко описанных картинах времен Гражданской войны и формирования новых убеждений рассказывалось, как юный герой романа комсомолец Павка Корчагин всегда, во всех самых тяжелых для себя условиях не терял веры в правильность политики большевиков и оставался принципиальным борцом за коммунистические идеалы.

Вольфганг не был тупым, но чрезмерно доверчивым и дисциплинированным — был. И вот благодаря этой черте характера он решил, что, несмотря на все происходившее в его жизни и вокруг, ему следует вступить в комсомол — с принципиальной точки зрения марксиста-ленинца. Он совершенно искренне собирался стать примерным комсомольцем.