Владимир Голяховский - Семья Берг

12 декабря 1938 года Кольцов получил последнее поручение Сталина — прочитать доклад о только что вышедшей книге «Краткий курс истории ВКП(б)» в зале Центрального дома литераторов. Кольцов разливался соловьем, превознося ценность и значение этой книги как труда всей жизни товарища Сталина. Оттуда он поехал на служебной машине на ночное дежурство в редакцию «Правды» ми вычитывать корректуру завтрашнего номера. Там его встретил наряд НКВД:

— Вы арестованы.

Арестовать редактора «Правды», депутата Верховного совета, члена Академии и секретаря Союза писателей могли только по личному указанию Сталина.

Тринадцать месяцев Кольцов провел под следствием в тюрьме строгого режима на Лубянке. Все это делалось в абсолютной тайне, но скрыть от людей было невозможно: статьи, очерки и книги Кольцова вдруг исчезли со страниц газет и журналов и с прилавков книжных магазинов, само имя его перестало упоминаться. Все тайное становилось явным — люди шепотом передавали друг другу зловещие новости.

В следственном деле № 21620 (номер дела очень выразительно показывает, столько людей сидело в тот период на Лубянке) ему вменялись в вину опубликованные в 1917 году статьи с нападками на большевиков и Ленина, дружба с белоэмигрантскими журналистами, даже то, что со своей женой Еленой Полыновой он познакомился в Лондоне и привез ее в Москву. Но этого еще было недостаточно для строгого наказания.

Одним из следователей по делу Кольцова был старший лейтенант госбезопасности Райхман. Ему, провинциальному еврею из бедной семьи, очень хотелось отличиться и выдвинуться. Тогда он своей рукой вписал в протокол следствия: «Материалами, поступившими в органы безопасности в последнее время, установлено, что Кольцов враждебно настроен к руководству ВКП(б) и соввласти и является двурушником в рядах ВКП(б). Зарегистрирован ряд резких антисоветских высказываний с его стороны в связи с разгромом активного правотроцкистского подполья в стране» [62] Все цитаты — подлинные выдержки из протокола следствия. . Никаких подтверждений этому не было. Но эти строки были завизированы лично Берией, Райхман сразу получил звание майора и был приближен к наркому.

Еще два года продолжалось следствие, Кольцова пытали так, что он стал наговаривать сам на себя и на своих друзей. Он признал себя немецким, французским и американским шпионом и агентом «Джойнта», а своими пособниками назвал всех выдающихся советских писателей: Алексея Толстого, Илью Эренбурга, Евгения Петрова, Валентина Катаева, Всеволода Вишневского и Бориса Пастернака. Никогда, ни при каких условиях честный Кольцов не стал бы наговаривать на близких ему людей, если бы его не заставляли делать это под пытками. Так сломала его машина НКВД. Дело его разрослось в три толстых тома.

Но убить Кольцова без разрешения Сталина не посмел бы и сам Берия. 1 февраля 1940 года состоялось закрытое заседание Военной коллегии Верховного суда под председательством генерала Ульриха, пресловутого собирателя коллекции бабочек. Ульрих всегда был очень вежлив. Он мягко спросил:

— Признаете ли вы себя виновным, Михаил Ефимович?

В протоколе заседания было сухо сказано: «Подсудимый ответил, что виновным себя не признает ни в одном из пунктов предъявленных ему обвинений. Все предъявленные обвинения им самим вымышлены в течение пятимесячных избиений и издевательств, и поэтому он просит суд разобраться в его деле и во всех фактах предъявленных ему обвинений» .

После этого заявления Кольцова суд удалился на совещание. Через час суд огласил приговор: «Кольцова (Фридлянда) Михаила Ефимовича подвергнуть высшей мере уголовного наказания — расстрелу с конфискацией всего личного имущества. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит».

На следующий день, 2 февраля, помощник начальника 1-го спецотдела НКВД написал: «Приговор о расстреле Кольцова Михаила Ефимовича приведен в исполнение».

Жена Кольцова Мария Остен пыталась спасти его, но была арестована и через год расстреляна.

Как популярный журналист Кольцов был известен миллионам людей. У всякого здравомыслящего человека возникал вопрос: почему Сталин решил убрать такого преданного ему и такого заслуженного деятеля? Ответ на этот вопрос был только один: полное презрение Сталина к человеческой личности. Таких жертв были многие тысячи. Кольцов сам себя запер в ловушку сталинского презрения — он слишком к нему приблизился. Как мотылек, стремящийся подлететь поближе к огню, сгорает от этой близости, так сгорел и Михаил Кольцов.

Но в живых еще оставался его брат, карикатурист Борис Ефимов. Берия спросил Сталина:

— Как быть с Ефимовым?

— Нэ трогать, — был ответ.

Сталин любил карикатуры, рисунки Ефимова ему нравились…

Как странно судьба Михаила Кольцова перехлестнулась с судьбой бывшего наркома Ежова: их обоих расстреляли на Бутовском полигоне.

Ежова везли на расстрел. Час назад он стоял перед прокурором Вышинским и слушал: «За измену Родине приговорить к высшей мере наказания — расстрелу». Ежов знал, куда его повезут, он сам подыскал место для расстрелов арестованного духовенства. С разрешения Сталина для этого был выделен Бутовский полигон на южной окраине Москвы. Там и казнили многие тысячи его жертв, в основном священников и крупных политических деятелей. Путь от центра был недалекий — всего около двенадцати километров. Из подвалов Лубянки, из Лефортовской и Бутырской тюрем приговоренных по ночам свозили на этот полигон в грузовых машинах с закрытым железным кузовом. Эти машины прозвали в народе «черный ворон», «воронок», «маруся». Снаружи на бортах машин было написано «Хлеб», «Овощи», «Рыба», «Кондитерские изделия».

Навстречу приближающейся машине (или сразу нескольким машинам) на боевое место расстрела выбегал взвод отобранных бойцов с винтовками наготове. Когда приговоренных выгружали возле длинной стены полигона, они на короткое мгновение могли видеть друг друга. Никаких традиционных последних папирос выкуривать приговоренным не давали, никаких последних слов никто из них не произносил, а если и хотел что-то сказать, то у него не хватало времени — взвод с винтовками уже стоял, прицеливаясь. Священники пели молитвы и крестились, пока не падали к стене. Сразу после казни специальная команда подбирала убитых и сваливала в заготовленные неподалеку общие могилы.

Раньше Ежов любил иногда сам приезжать туда и наблюдать за казнями. Тогда он ездил на шикарном правительственном лимузине ЗИС-101 и его машина плавно и мягко неслась по пустынным ночным улицам. Теперь тоже была ночь, но он ее не замечал. Он сидел, стиснутый в узком отсеке за решеткой, внутри обитого железом кузова грузовика. В этом же самом грузовике и этом же отсеке везли по его приказу его предшественника Ягоду. Тогда толстого Ягоду с трудом запихнули внутрь. Худому и щуплому Ежову было там просторнее.