Жюльетта Бенцони - Женщины Великого века

– Все одно и то же, – прошептал король ему на ухо, – султан ничего делать не собирается. Так нам не добиться толку.

– И что же делать?

– Нужно развлечь посланника, чем-нибудь позабавить. Попробуйте его прельстить, одним словом. Говорят, Абдалла в бешенстве от долгого заточения. Возможно, когда он ближе познакомится с придворной жизнью, нрав его смягчится.

Сказав это, король выпрямился, вздохнул и дал себе труд дослушать речь до конца.

На этот раз скучать Абдалле не пришлось. Эти французы оказались презанятными: все наперебой старались его приглашать, а уж бал, который этим вечером устроил Месье, брат короля, в роскошных апартаментах замка Сен-Клу, стал поистине великолепным праздником.

Но особенно привлекали его внимание женщины. Нарядные, блистательные, они легко скользили по сверкающему паркету залов в парчовых, переливающихся всеми цветами радуги платьях, унизанных драгоценностями, соперничая друг с другом в чудесной белизне кожи и очаровательных улыбках. Никогда прежде Абдалла, привыкший видеть лишь женщин собственного гарема, а всех других лицезреть только в виде бесформенных коконов, не встречал столько красавиц, собранных вместе. Разве мог он представить, что на свете существуют такие розовые щечки и глаза подобной голубизны. Он решительно терялся, какой вручить пальму первенства, и, стоя возле одного из буфетов в компании злоязычного герцога де Сен-Симона [41]и госпожи де Сент-Олон, любовался этим чарующим зрелищем.

Дамы, кстати, конечно, делая это гораздо скромнее и старясь не проявлять явного интереса, тоже любовались марокканским посланником. И было чем залюбоваться: Абдалла был высок и превосходно сложен, к тому же молод, и лицо его с темной гладкой кожей отличалось приятностью. Нос берберийца был правильной формы, а большие темные глаза мрачно сверкали, и в них угадывалась жестокость. Овал лица, чуть удлиненный темной бородкой, казался безупречным. Разве не был он великолепен в своей длинной ярко-красной, расшитой золотом джеллабе [42], наброшенной поверх просторного ослепительно-белого бурнуса, тоже отделанного вышивкой! Голову посланника венчал высокий тюрбан из белого муслина, обернутый вокруг остроконечной шапочки красного бархата. Драгоценности, которые были на Абдулле, стоили целого состояния.

В то время как внимание посланника было полностью поглощено балом, он не услышал разговора своих соседей. Сен-Симон наклонился к госпоже де Сент-Олон и проговорил шепотом:

– Кажется, нашим прелестницам он понравился. Не знаете, пытался он за кем-нибудь поухаживать?

Госпожа де Сент-Олон, успевшая освоиться с марокканским посланником и находившая его вполне симпатичным, улыбнулась.

– Дам слишком много, и, боюсь, он не знает, на ком остановить взор. К тому же эти сильно декольтированные и раскрашенные христианки внушают ему страх. Но буду удивлена, если его дипломатическая миссия не будет отмечена хотя бы одной интрижкой. Ибо довольно тех, кто сгорает от любопытства и мечтает его удовлетворить.

Возможно, она еще долго изливала бы свои соображения, но в этот момент темная ладонь Абдаллы легла на ее руку.

– Смотри! Вот эта… Никогда не видел женщины красивее!

– Куда смотреть?

– Сейчас она пройдет перед нами: та, что танцует сейчас со стариком в голубой, как небо Африки, одежде. Волосы – чистое золото, а глаза подобны небосводу.

Госпожа де Сент-Олон, страдавшая близорукостью, навела лорнет и шепнула испуганно:

– О! Эта дама… и вправду очень красива. Но даже не пытайтесь к ней приблизиться.

– Почему? Она – красивее всех, и я хочу говорить с ней.

– Это дочь короля – госпожа принцесса де Конти. Она уже давно вдовеет, однако никто не достоин ее руки. Вы правы, она восхитительна.

На самом деле Мария-Анна де Конти, плод любви короля и Луизы де Лавальер, считалась первой красавицей двора. От матери она унаследовала несравненную грацию, прекрасный цвет лица, белокурые, «лунной белизны», чудные волосы, а от Людовика XIV – величественную осанку, «внутренний огонь», совершенство пропорций и глаза невероятной, как говорили, «невыносимой» голубизны. Мария-Анна медленно двигалась под торжественную мелодию паваны [43], абсолютно уверенная в себе и той несравненной красоте, которая вызывала зависть не у одной ее соперницы.

Абдалла вцепился в руку госпожи де Сент-Олон так, что дама легонько застонала.

– Я хочу познакомиться с этой женщиной. Старик, с которым она танцует, говорит с ней, а почему я не могу?

Сен-Симон сделал поклон.

– Нужно, чтобы вас представили. Иначе нельзя: она – принцесса!

– Понятно.

Когда танец подходил к концу, Абдалла внезапно оставил своих приятелей и направился прямо сквозь толпу танцующих к той, что его притягивала как магнит.

– Что он собирается сделать?! – испуганно воскликнула жена французского дипломата. – Ради бога, дорогой герцог, поспешите, бегите и помешайте ему.

Но как ни старался Сен-Симон, длинноногий Абдалла его опередил. Вскоре он уже был возле госпожи де Конти, в момент, когда та направлялась к госпоже де Ментенон, сидевшей рядом с Мадам [44], супругой Месье, знаменитой принцессой Пфальцской. Он низко склонился перед застывшей от ужаса молодой женщиной.

– Я пришел сказать тебе, о, прекраснейшая, подобная ночи Востока принцесса, нежнейшая, словно заря после грозы, что никогда не видел я женщины прекраснее. Благослови Всевышний твою матушку и трижды – твоего отца!

– Но… – растерянно пробормотала Мария-Анна де Конти, удивленная и смущенная одновременно. – Я вас…

К счастью, подоспел Сен-Симон и склонился перед дамой.

– Простите нашего гостя, госпожа. Со здешними обычаями он незнаком и не ведает, как следует обращаться к принцессе королевской крови. Пусть Ваша Светлость увидит в этом жесте лишь бесконечное восхищение…

Принцесса успела прийти в себя и милостиво улыбнулась. Ее голубые, как летние небеса, глаза словно стрелой пронзили черный омут пиратских глаз. Тот по-прежнему не отрывал взгляда от лица принцессы.

– Я польщена, дорогой герцог, – смеясь, произнесла Мария-Анна, – но скажите вашему другу, что так разглядывать женщину – неприлично, в нашей стране не принято столь вызывающе смотреть на дам.

Сен-Симон попытался, конечно, объяснить Абдалле, что хотела сказать госпожа де Конти, но все напрасно: бербериец не сводил с нее пламенного взгляда, более чем откровенного. Принцесса сочла за лучшее обратить все в шутку и снова рассмеялась, но по этому слегка дрожащему смеху было видно, что ей не по себе.

– Отлично, сударь, – наконец решилась она, кокетливо раскрывая веер. – Думаю, теперь вы вдоволь мной налюбовались. Мне пора уходить, Мадам меня спрашивала.