Жюльетта Бенцони - Женщины Великого века

И это почти было правдой. Толстая принцесса Пфальцская безуспешно пыталась рассмотреть, что происходит в центре зала, ерзая на своем кресле. Но увидев, что ироничная и грациозная госпожа де Конти готова уйти, Абдалла остановил ее легким движением руки.

– Нет, я тобой не налюбовался. Хочу снова тебя увидеть!

Словно зачарованная властным тоном его голоса, мрачным и вместе с тем пылким, принцесса немного задержалась, совсем чуть-чуть. Все взоры были обращены на них, жадные, с нехорошим любопытством, и тогда вновь раздался смех Марии-Анны де Конти, которая стала быстро удаляться, легкая, стремительная, может, чересчур оживленная, провожаемая настойчивым взглядом араба.

С этого времени настроение Абдаллы заметно ухудшилось. Теперь Эстель не прикладывал усилий, чтобы удержать его дома: посланник никуда не выходил из особняка на улице Турнон. Целыми днями он валялся на куче разноцветных подушек, рассеянно покуривая кальян, уперев взгляд в потолок и витая неизвестно где. Если его беспокоили, он отгонял надоедливого визитера медленным жестом руки, а коли тот настаивал, та же рука опускалась на рукоять сабли.

И все же посланник иногда покидал резиденцию, постоянно сопровождаемый супругами де Сент-Олон. Араб посетил собор Парижской Богоматери, Шатле, обсерваторию, Парламент, Королевскую библиотеку и отвечал на многочисленные приглашения, однако его верным спутником сделалось тяжкое, неизлечимое уныние, на мрачном лице больше не появлялась улыбка, что вызывало тревогу у министра Поншартрена.

Однажды Абдалле посчастливилось увидеть ту, чей образ преследовал его неотвязно. Произошло это в зябкий мартовский день пополудни во время прогулки по саду Тюильри. Увидев издали Марию-Анну в конце аллеи, он готов был подбежать и наконец-то объясниться. Но ее сопровождала маркиза де Севинье: она указала ей на посланника, и та с испуганным криком скрылась в боковой аллее.

Отчаяние влюбленного было настолько сильным, что госпожа де Сент-Олон сжалилась над ним, ибо поняла, что речь идет о глубоком чувстве, хотя оно и овладело дикарем. Тогда она решилась передать принцессе любовное письмо и для верности отнесла его сама.

Послание потребовало немалого труда – Абдалла не был искушен в тонкостях французского, однако добрая женщина ему в этом помогла.

– Он и правда очень несчастен, – сказала она, пока принцесса его читала. – Мы просто не знаем, что с ним делать, а ведь вам известно, что от его расположения зависит судьба сотен пленников.

– А я-то что могу? Вы же не думаете, что я собираюсь его принять у себя и ответить на его пламенное чувство?

– Боже сохрани, Ваша Светлость! Одно лишь словечко, намек, немного надежды… чтобы он пришел в себя до своего отъезда, который, говорят, уже недалек. Умоляю, клянусь Вашей Светлости, что никто не узнает.

Принцесса явно колебалась. Вопреки ее воле все последующие дни она не могла избавиться от воспоминаний о горящем взгляде пирата, а когда представляла высокую величественную фигуру араба, по телу ее пробегала мимолетная дрожь. Не так уж легко, оказывается, иногда быть христианской принцессой, особенно если тебе всего тридцать, ты замечательно красива и, кроме того, вдовеешь уже тринадцать лет; муж, конечно, был просто отвратительным, но всё же…

Внезапно приняв решение, Мария-Анна подошла к итальянскому шкафчику из черного дерева и слоновой кости, открыла его, взяла что-то и передала жене дипломата.

– Держите! Вручите это ему и скажите, что я польщена его вниманием, но пусть не ищет со мной встречи. Иначе он вовлечет меня в большие неприятности. Старуха Ментенон просто не сводит с меня глаз.

Госпожа де Сент-Олон задумчиво посмотрела на переданный ей маленький портрет и улыбнулась.

– Неужели Ваша Светлость надеется потушить огонь пламенем? Миниатюра, которая отныне будет у него перед глазами, вряд ли успокоит нашего влюбленного!

Между тем Абдалле пришлось отказаться от своих безумных амурных планов сойтись покороче с принцессой. Переговоры ни к чему не привели, и ему пришлось собираться в обратный путь. Король назначил ему двадцать шестого марта прощальную аудиенцию, а шестого мая посланник покинул Париж в самом дурном расположении духа.

Нервно покусывая стебелек красной розы, султан Мулай-Исмаил возлежал на коврах и подушках, с мрачным видом слушая отчет посланника Абдаллы бен Аиши. Кожа сорокапятилетнего монарха была очень темной, а в минуты гнева становилась черной как ночь. Негроидный тип лица, полные губы и слегка приплюснутый нос султан унаследовал от матери – суданской рабыни, а от отца, узурпатора Мулая-Рашида, ему достались железная воля, непомерная гордыня, неслыханная жестокость и властность, равно как и гневливый характер.

Резким жестом Мулай-Исмаил прервал доклад, поднялся с пола и подошел к двери маленькой комнаты со стенами, выложенными мозаичным орнаментом, и потолком из резного кедра, которая выходила в чудесный розовый сад, где еле слышно журчала вода фонтанов.

– На что мне золото и подарки, посланные христианским королем! – взорвался он наконец. – Что может он подарить мне такого, чего у меня нет? Я ждал от короля ремесленников и строителей, которые могли бы мне возвести дворец, подобный Версалю, который, как говорят, неподражаемо великолепен.

– Так и есть, поверь мне. Никогда не видел я ничего красивее.

– Вот мне и нужны мастера, которые сумели построить это чудо. Лишь за такую цену я отдам ему французских рабов. А мы восполним их недостаток испанцами, португальцами или другими. Ты говорил это королю Франции?

– И это говорил, и еще много чего. Но король отказался дать мастеров.

Гнев султана вспыхнул как порох. Бросившись на Абдаллу, он свалил его на пол.

– Ты не смог выполнить доверенную тебе миссию! Ты – просто осел, бойся моего гнева! За нерадивость тебя ждет расплата – умрешь под пытками!

Абдалла в ужасе лежал лицом к земле и ждал смерти. Мулай-Исмаил славился тем, что мог из любой позиции единственным ударом сабли снести человеку голову. Но так же внезапно, как началось, рычание султана вдруг стихло.

– А это что? – произнес он.

Абдалла, осторожно приподняв голову, увидел, что его повелитель держит в руках маленький круглый предмет: портрет принцессы, который, вероятно, выпал из одежды, когда султан бросил его на землю. Огромные желтые глаза Исмаила стали еще больше, толстые ноздри раздувались.

– Кто эта женщина, Абдалла? Кто она – эта чудная красавица?

– Благородная дама королевского двора, дочь короля Франции. Имя ее – госпожа принцесса де Конти. Она – самая красивая из француженок.

– Не сомневаюсь. Прежде мне не доводилось видеть такой. Но скажи, неужели художник нисколько ее не приукрасил?