Жюльетта Бенцони - Женщины Великого века

Со своей стороны, Мадам строила грандиозные планы: она хотела быть только первой и собиралась действовать решительно. Не обладая королевским титулом, она могла стать королевой в реальной жизни. Супруга Людовика XIV, ничтожная Мария-Терезия, скромная, невыразительная, богобоязненная и едва говорившая по-французски, не могла оспаривать у нее первенства, которого она жаждала. Да и Филипп, к которому она относилась как к приятелю, нередко обременительному, тоже не мог этому препятствовать. Что же касается того, от кого ее грядущее царствование зависело, то у Генриетты были серьезные основания рассчитывать на успех.

Вполне сознательно утроив самое изысканное кокетство, Мадам то и дело старалась попадаться ему на глаза. А поскольку Людовик только этого и ждал, ибо ему нравилось видеть отблеск собственного величия в блеске черных глаз невестки, то его окружение быстро догадалось, что из новой симпатии монарха можно сделать не только объект наблюдения, но также извлечь кое-какую выгоду. Итак, вскоре Мадам стала центром притяжения самого молодого, веселого и буйного двора, который когда-либо существовал на пространстве между Тюильри и Фонтенбло.

Однако в королевском окружении находился человек, не одобрявший явной склонности монарха к его невестке. Это был один из членов английской свиты бывшей принцессы, молодой и очень красивый герцог Бэкингемский, сын знаменитого Бэкингема, который был настолько влюблен в Анну Австрийскую, что даже собирался воевать против Франции.

До этого проклятого брака Генриетты с Месье молодой Бэкингем был фаворитом, наперсником и верным пажом Кошечки. Отныне низведенный до уровня обычного гостя-иностранца, который рано или поздно уберется восвояси, красавец герцог не мог с этим смириться. Еще во время их путешествия во Францию он намеревался вызвать на дуэль адмирала, которому было поручено доставить принцессу к жениху, и тот, молодой герцог де Норфолк, чудом избежал последствий его бешеной ревности.

Стараясь вернуть угасающее расположение Мадам и привлечь к себе внимание, Бэкингем бросал через окно золотые монеты и придумывал тысячи изощренных безумств в стиле испанских воздыхателей. Тут были и серенады под окнами принцессы, и ежедневные роскошные букеты, подарки, стихи и разного рода знаки внимания, что в конце концов вызвало гнев у того, кто больше остальных имел на это право: Месье, оскорбленный выходками англичанина, прямиком отправился к матери, чтобы высказать свое негодование.

– Да Бэкингем просто осаждает мою жену! – начал он без вступления. – К тому же ему больше нечего делать в нашем королевстве. Пусть убирается на родину, и не будем больше об этом говорить!

Анна Австрийская, очень любившая Бэкингема-отца, с радостью заступилась бы и за его отпрыска, но она поняла по необычно резкому тону сына, от которого всегда видела лишь любезное, полное нежности обхождение, что дискуссии на эту тему он не допустит. И ей пришлось взять на себя эту малоприятную миссию.

Вскоре Бэкингему пришлось со слезами и вздохами отчаяния покинуть дворец без надежды на возвращение… что сразу же расчистило место королю, отныне избавленному от назойливого конкурента. Все лето 1661 года Мадам и ее государь почти не расставались. Погода тогда стояла превосходная, в тенистых зарослях Фонтенбло было тепло и уютно, и нега, упоительная нега молодости пронизывала сердца и тела, кружила голову, властно призывая к любви…

Как только Людовик заканчивал свои королевские дела, он являлся к Генриетте, и, увлекая за собой целую толпу молодых людей обоего пола, они бродили по лесам, охотились либо купались в Сене днем, когда же наступал вечер, слушали музыку, танцевали или отправлялись на полуночные прогулки.

Как далеко зашли их взаимоотношения? Никто не мог сказать наверняка, но король не привык мириться с тем, что на его чувство не отвечают, и тогда всячески демонстрировал свою немилость. Что касается Мадам, то вряд ли она так тщательно заряжала пушки, чтобы те стреляли вхолостую. Вскоре при дворе уже ни у кого не оставалось сомнений, кто в действительности является королевой Франции. Ведь не зря государя и его невестку запечатлел Миньяр [45]в образе Аполлона и пастушки, окруженных нимфами и амурами, которые осыпают лепестками роз счастливую пару?

Прелестная «ширма»

Чувства Людовика XIV к Мадам и, естественно, чувства Мадам к королю были настолько явными, если не сказать демонстративными, что сбитые с толку придворные не знали, что и думать: не будет ли королева Мария-Терезия в один прекрасный день отвергнута монархом, чтобы освободить место его блистательной невестке, и не потребует ли последняя мягко, но решительно, чтобы он расторгнул брак? Все это, однако, трудно было осуществить, поскольку королева ждала ребенка, и подобные изменения привели бы к скандалу. Но при дворе уже все знали, что невозможно противостоять воле короля, если он скажет: «Я хочу!».

Однако произошло то, чего никто не ожидал. Знамя бунта подняла королева – самое забитое и приниженное существо во дворце, чего никто не мог и предположить. Месяцами следила она за развитием любовных отношений между обожаемым супругом и англичанкой, причинявших ей неисчислимые страдания. Влюбленная, как юная девушка, одержимая ревностью страстной испанки, она бросилась за помощью к единственному человеку, который мог ее понять и поддержать, – королеве-матери Анне Австрийской, приходившейся ей теткой.

Итак, войдя в покои Анны, она с удивлением обнаружила там второго «жалобщика» – Месье. Багровый от гнева, с растрепанными волосами, что у него всегда было признаком сильнейшего волнения, Филипп Орлеанский расхаживал по комнате матери, сверкая глазами, изрыгая ругательства и яростно теребя кружевное жабо.

С порога Мария-Терезия услышала последнюю фразу его гневной речи:

– … Хочу, в конце концов, знать, за кого из ваших сыновей вышла Мадам – за короля или за меня!

Увидев вошедшую королеву, герцог застыл как вкопанный в смущении, но она ободряюще и с грустью ему улыбнулась.

– Вы абсолютно правы, брат мой! Я тоже пришла сюда с жалобой и просьбой о помощи. Полагаю, с нами обоими поступают непозволительно, с вами и со мной…

– И в чем причина? – отрезала королева-мать, очень недовольная тем, какой оборот начинает принимать дело. – Вы оба попросту устранились и ничего не предпринимаете. Вам, сын мой, следует поменьше заниматься украшением апартаментов, модной одеждой и друзьями – Гишем и другими – и больше времени посвящать жене. А вы, дочь моя, прекратите дуться на супруга, и поменьше слез – он этого не выносит, – поменьше рабской любви и побольше кокетства.

– Королева-кокетка? Какой ужас!