Стивен Сейлор - Империя. Роман об имперском Риме

Марк, мысленно прикидывая, сколько труда и времени займет перепланировка, поднял брови.

– Как же отнесся к идее Аполлодор?

– Разнес в пух и прах. Ты знаешь, что он не боится высказаться, едва речь заходит об архитектуре. Когда Адриан начал расписывать красоту своих куполов, Аполлодор ткнул пальцем в чертежи и задрал нос. «На что будет похож комплекс? – спросил он. – Два распухших яйца по бокам от торчащей колонны». Сам понимаешь: едва представишь такую картину, и она уже не отвяжется. Он продолжил: «Эти уродливые луковицы не только нарушат общую симметрию всего Форума, но еще и рухнут, прежде чем их достроят». В ответ Адриан едко прошелся по поводу подъемника, на что Аполлодор заявил ему в глаза: «Одно дело зарисовывать свои фантазии, юноша, и совсем другое – построить на деле. Ступай рисовать свои огромные тыквы куда подальше. Нам с Цезарем нужно обсудить важные вещи, в которых ты полный профан».

– Траян позволил ему так говорить со своим родственником?

– Император, как ты знаешь, дает Аполлодору очень много воли – по крайней мере, в делах архитектуры и искусства. Он слепо верит его суждениям, тогда как Адриан, в конце концов, остался прежним Маленьким Греком, чересчур начитанным дилетантом, которому лучше сосредоточиться на карьере военного, а искусство оставить наемным мастерам, творящим красоту на радость заказчикам. Адриан был раздавлен. Он собрал свои драгоценные чертежи и выбежал буквально в слезах. Смотри-ка, мы сделали полный круг, а они все глазеют на статую и даже словом не обмолвились.

Подойдя к племяннику Траяна, Марк попытался сменить тему:

– А что, Адриан, слышно о походе на Парфию, который готовит император?

Вопрос вывел Адриана из оцепенения. Он улыбнулся:

– Я отправляюсь с ним. Наконец-то увижу города Востока – может быть, даже Ктесифон.

Он имел в виду столицу Парфии. Траян, не удовлетворившись покорением Дакии, увлекся еще более грандиозным замыслом: исполнить давнее, прежде не осуществленное и восходящее к эпохе Юлия Цезаря намерение римлян пойти по стопам Александра Великого и расширить Римскую империю на восток, вобрав в нее земли древней Персии.

Луций Пинарий, присоединившийся к гостям в саду, откашлялся и произнес:

– Для такой войны нет никакой стратегической причины, помимо той, что Парфия – единственная в мире империя, способная потягаться с Римом.

– А я считаю, что причин захватить парфян полно, – возразил Фавоний. – Вернее, одна, извечная: богатая добыча. Дакия оставалась последней ближайшей соседкой, которая владела достойными отнятия сокровищами. За нашими провинциями на северном побережье Африки лежит непроторенная пустыня; за Египтом – край отшельников-язычников и непроходимые джунгли; северная часть Британского острова – ледяная пустошь, а края за Германией и Дакией не тронуты цивилизацией и населены такими грязными варварами, что те не годятся даже в рабы. Разумеется, есть еще Индия, а дальше лежит Серика, страна шелка, – они, бесспорно, изобильны, но земли за рекой Инд так далеки, что вряд ли там бывал хоть один римлянин, за исключением некоторых бесстрашных купцов. Захватить возможно только Парфию с ее царствами-спутниками, и богатство этой империи наверняка огромно.

– Как и трудности при ее покорении, – заметил Адриан. – Даже самые честолюбивые замыслы Флавиев не простирались настолько далеко. Но Цезарь готов принять вызов.

– Ты ведь не поедешь, Марк? – спросил Луций чуть дрогнувшим голосом.

– Нет, отец. Император решил, что мы с Аполлодором останемся в Риме.

Аполлодор кивнул:

– Я составляю руководство по строительству осадных машин, в том числе отдельный экземпляр для императора, а также готовлю к походу кое-кого из моих лучших механиков. Но в городе еще масса дел в связи с грандиозными строительными проектами Цезаря, и на кого он их оставит, если не на меня? Разумеется, ему нужен человек с опытом, который обеспечит строгое соответствие личным высоким стандартам императора.

Похвальба показалась Марку намеренной попыткой уязвить Адриана. Аполлодор же обратился к сопернику напрямик:

– Но хотя мы с Пигмалионом останемся в городе для завершения проектов, уж ты-то, Маленький Грек, обязательно убьешь пару парфян! И, как любой завоеватель, обнаружишь, что куда проще разрушать здания и обдирать отделку, чем создавать новые произведения архитектуры.

Адриан покраснел как рак. Аполлодор расхохотался и протянул чашу, чтобы подлили вина. Понял ли он, как глубоко оскорбил Адриана? Неужели ему все равно?

Луций шагнул вперед:

– Цезарь оказывает тебе глубочайшее доверие, Аполлодор, оставляя в Риме. А ты должен верить в Марка, чтобы сохранить его при себе.

– Только твой сын обладает достаточным мастерством, чтобы закончить отделку греческого крыла библиотеки, – отозвался Аполлодор, косясь на Адриана.

– Благодарю за лестные слова, – сказал Луций, – ибо, поскольку вечер подходит к концу, мне хочется напомнить о поводе к торжеству: мы собрались почтить моего сына за все его достижения в течение последних месяцев. Прошу вас выпить за него. Пожалуйста, поднимите чаши. За Марка Пинария – лучшего сына, о каком мечтает отец!

– За Марка Пинария! – подхватили остальные, кроме Аполлодора, который крикнул: «За Пигмалиона!»

Сразу после тоста явился Илларион и что-то сказал на ухо Луцию. Тот поспешил к Аполлодору.

– В вестибуле твоя дочь, – сообщил он тихо. – Илларион пригласил ее в сад, но она отказалась. Очевидно, крайне расстроена. Твоей жене стало значительно хуже.

Аполлодор, внезапно протрезвев, сделал глубокий вдох и удалился без единого слова.

Гости начали покидать сад, и наконец остались только Марк с Адрианом. Племянник императора по-прежнему созерцал статую Меланкома и потирал подбородок. Марк решил, что Адриан глубоко задумался, но затем понял, что тот снова ощупывает рубцы, обезобразившие его красивое лицо.

Гости прощались с отцом, а Марк направился в вестибул, где Аполлодор шушукался с дочерью. Марк познакомился с Аполлодорой в самом начале работы у ее отца. Тогда она была совсем малышкой, и с тех пор он ее не видел.

Когда Илларион отворил Аполлодору с дочерью дверь, девушка коротко оглянулась на Марка. Его поразило, какой она стала красавицей: темные волосы, сияющая кожа, огромные глаза.

Позже, лежа в постели, Марк заснул с мыслями о ней.

По утверждению Луция Пинария, вино нарушает сон, в чем состоит еще одна причина от него воздерживаться; возможно, вином и были навеяны странные видения Марка.

Едва он уснул, приятные мысли о дочери Аполлодора улетучились. Он снова был в Дакии. Деревня пылала. Он птицей летел за растрепанным мальчиком в рубище, который бежал по узким улочкам. За ним со смехом и непристойными возгласами гнались римские солдаты. Мальчик перескочил через труп, миновал очаг пламени и устремился в развалины. Вдруг путь ему преградил тупик. Беглец угодил в капкан. Он закричал, но голосила вся деревня, и его голос лишь добавился к остальным.