Елизавета Дворецкая - Ольга, княгиня русской дружины

– А что, если он… – недоверчиво начал Володислав.

– Нет! – перебил его Сакс. – У него там шесть голов, которые нужны ему не отделенными от плеч, способными дышать и говорить. И он не так глуп, чтобы даже в гневе разменять их на одну.

– О чем вы говорите?

Против воли голос мой дрожал. Сигге Сакс явился в Коростень и затеял открытую перебранку с моим мужем? Я уже чувствовала где-то рядом огромную беду – так, не видя открытой двери у себя за спиной, можешь ощутить сквозящий холод.

Эти двое молча обменялись взглядами, будто предлагая друг другу честь ответить на мой вопрос.

Я прошла к ним ближе и увидела на пустом, чисто выскобленном столе что-то маленькое, странное…

Это был перстень – старинный золотой перстень ромейской работы. На щитке его были искусно изображены две головы – мужская и женская, обращенные лицами друг другу. Между ними был вписан длинный черный знак креста с чуть расширенными концами. Тонкая искусная резьба позволяла рассмотреть улыбки на лицах, кудрявые волосы и бороду мужчины, красиво уложенные косы на непокрытой голове женщины, даже складки пышных одежд на их плечах. Вдоль самого ободка кольца шел узор в виде спелого колоска.

Этот перстень я знала с детства. Сотни и тысячи раз я видела его на руке Уты. Очень много лет назад Мистина подарил ей его в числе свадебных даров; он сказал, что так принято у ромеев. С тех пор Ута носила его, не снимая. Каким образом он попал в нашу избу через три дня после отъезда Уты в Киев?

Меня начало знобить, и я села на свою укладку. Эту укладку заказала моя мать без малого двадцать лет назад, когда отец только заключил договор о моем обручении с Володиславом. Когда ее принесли, она объяснила: сюда мы будем собирать для меня приданое и, когда я уеду с ним в новый дом, в укладке уедет и часть чуров материнского рода и будет жить со мной, оберегая среди чужих. «А откуда они там заведутся?» – спросила я. «Они живут вот здесь! – Мать показала мне клубок серой шерстяной нити. – Это я спряла в Макошину пятницу, чтобы они могли поселиться. А когда ты спрядешь свою первую ниточку, мы и ее сюда положим, и в ней они тоже будут жить».

Недавно я рассказала Малке о том, что в ее будущей укладке с приданым поселятся чуры, которые будут охранять ее в доме мужа. Поверье это к нам пришло от полян – уж, верно, волховецкая бабка Сванхейд никаких чуров моей матери с собой не дала. Но мать я понимаю: мне бы тоже очень хотелось послать вместе с дочерью, уезжающей жить в чужие люди, хоть какую-то оберегающую силу. И вот, хотя я давно уже взрослая женщина и мать, мне до сих пор кажется, что, сидя на укладке, я защищена от бед и опасностей.

А когда я услышала, что произошло, мне пришлось вцепиться в ее края, чтобы не упасть. Закружилась голова, в глазах потемнело. Ута приняла меня на руки, когда мать была вынуждена меня оставить; я знала, что она – княгиня Мальфрид, но невольно вот уже десять лет думала, что Ута – тоже отчасти мне мать. Принявшая меня в объятия по доброте сердца, а не потому, что суденицы послали…

И вот она и ее дети – в плену у древлян. Что Мистина сделает, когда услышит об этом? Ну, если не убьет того, кто принесет ему эту весть…

Они хотели, чтобы я пошла и рассказала ему. Я не могла встать. А когда встала, не могла одеться: у меня дрожали руки и все плыло перед глазами. Заболела голова, будто прямо в лоб вонзилось что-то твердое.

– Собирайся быстрее! – подгонял меня Володислав, явно недовольный тем, что не ему приведется сообщить эту новость своему противнику и насладиться первым всплеском ужаса в его глазах.

Сигге Сакс уже ушел. Перстень Уты он оставил мне – без него Мистина не поверит. Сказал, чтобы я не волновалась: они с товарищами будут ждать перед воеводской избой, прямо за дверью, и спасут меня от гнева Мистины, если тот окажется слишком уж силен.

Да если бы это могло меня успокоить!

Володислав велел оседлать лошадь, но я пошла пешком. Тогда он послал двух челядинов следом, которые вели лошадь за мной.

Сначала я шла медленно, едва переставляя ноги, будто страшная новость мешком лежала у меня на плечах. Потом почти побежала, пытаясь рассыпать по дороге свою внутреннюю дрожь. И только увидев ворота Свинель-городца, поуспокоилась и пошла обычным шагом.

Там я сразу направилась в воеводскую избу. Мистина был в гриднице, но я велела позвать его сюда. Вошел он с удивленным лицом: никак не ждал, что после недавних событий Володислав отпустит свою княгиню в «русское гнездовье». А для меня наше похищение с зажинок уже стало далеким, полузабытым и почти неважным, как позапрошлогодняя Коляда.

Не мямлить! За время пути мысли мои отчасти прояснились, я призвала на помощь память всех своих предков и приказала себе: говори быстро и ясно. Причитать не надо.

Когда Мистина подошел поцеловать меня, я только сглотнула и не пошевелилась.

– Я очень дурную новость принесла, – сказала я, когда он сел напротив и вопросительно на меня уставился, сцепив руки между колен. – Очень дурную.

Его взгляд стал серьезным и пристальным.

– Ты же знал, что они не успокоятся, да? Они… – Несмотря на всю решимость, мне пришлось еще раз набрать воздуху в грудь. – Они захватили Уту с детьми и отроками в залог и держат в Малин-городке.

– Захватили? – медленно повторил Мистина.

– Да. Вчера. В лесу. Когда после ночевки подъезжали к Малину. Гвездобор со своей дружиной устроил засаду и пригрозил перестрелять детей, если отроки не бросят оружие. Ута приказала слушаться. Они все невредимы! – поспешно добавила я. – И она, и дети, и Соколина, даже все отроки. Их держат в Малине, в святилище. Но Гвездобор прислал передать тебе… – я снова глубоко вдохнула, – что люди, к ним приставленные, убьют всех, детей и женщин, если только заметят под стенами подозрительное движение.

Мистина промолчал, и эти несколько мгновений показались мне очень-очень долгими. Сигге Сакс, кажется, плохо знал его, если ожидал дикой вспышки гнева. А может, из иных соображений не пустил сюда Володислава…

– Кто – сказал – тебе – об этом?

Мистина произнес эти слова, казалось бы, обычным тоном, но каждое было будто отрублено топором и падало мертвым.

– Гвездобор прислал человека к Володиславу. – Меня научили, что отвечать.

– А откуда я знаю, что это не брехня? – Он сказал похуже, обычно он при женщинах не употреблял таких слов.

– Вот.

Я протянула ему кольцо и положила в подставленную ладонь.

Уж, конечно, он узнает собственный подарок. С которым иначе, чем рассказано, Ута не могла расстаться. Мистина как будто слышал где-то очень далеко: «Если не дашь кольцо, придется отрезать по кусочку от ваших ребятенков и послать»… Еще хорошо, что это всего лишь кольцо! Без пальца…