Владимир Шеменев - «Варяг» не сдается

С такой силой можно было побороться и со старушкой Англией.

Эта мысль не принадлежала ему, он услышал ее от адмирала Ито – того самого Ито, что поддержал Ямамото при назначении того командующим флотом.

Уриу улыбнулся, потянулся к торшеру и выключил свет. «Надо выспаться, чтобы утром быть выспавшимся», – ему нравились словесные изыски конфуцианской школы, и он всегда старался следовать им. Как считал Сотокити, в них было больше мудрости, чем во всех книгах, изданных в Европе.

– Заруби его, Истомин, – есаул протянул ему шашку, эфес которой все это время сжимал в руке.

– Непременно! – Николай смочил полотенце и уложил на лоб есаулу. Потом встал с табуретки и медленно отодвинул занавеску.

Катя мыла руки, а Еремеев стоял рядом – с полотенцем в одной руке и кувшином в другой.

Он узнал ее. Ту, ради которой его друг лишился всего, что имел. Ту, за которую Алешка Муромцев, как говорили декабристы, «пошел в Сибирь». Ту, которая обещала Истомину прийти проводить Алексея и не пришла. Ту, которую он всего два раза видел в жизни и чей образ врезался ему в память навсегда. И вот она здесь, как княжна Волконская, которая ради любви бросила Петербург и уехала на край света.

Истомин поймал взгляд Еремеева и прижал палец к губам. Тот кивнул, а штабс-капитан украдкой перешел на кухню, чтобы не отвлекать Катю, рассудив, что посторонние мысли при постановке диагноза и назначении лечения для есаула ей были не нужны.

Истомин сел на табурет и закурил, думая о том, что человеческая жизнь похожа на каплю дождя. Сначала ты падаешь с небес и попадаешь на сухую, окаменевшую почву. Ты лежишь один на каменистой равнине, и кажется, что тебе не выжить, но вокруг тебя падают все новые и новые капли. Вас все больше и больше, вы переполняете лунку, в которой лежите, собираетесь с силами и вытекаете ручейком. Ручей бежит, петляя и извиваясь вокруг любого препятствия, даже маленький камушек для него – гигантская гора, но вдруг вы встречаетесь с другим ручейком, потом еще с одним и еще, вас все больше и больше – и ручей превращается в полноводную реку, которая называется «жизнь». Капли, которые облепили тебя – это твои друзья, а ветки, камни и мусор – это враги. Истомин курил и думал о том, что ее капля наконец-то попала в тот ручей, который приведет ее к Алексею.

Через некоторое время в комнате опять загремел таз и послышался шум льющейся воды. Он понял, что Катя вышла от больного.

– Это малярия. Давайте ему хинин по два порошка три раза в день, – поучала она Еремеева.

– Не запомню, записать бы.

– Я вам все напишу. А когда жар спадет, можно грамм пятьдесят хорошей водки, а лучше спирта. – Катя стряхнула капли с рук и взяла у него рушник. – И скажите тому, кто у вас прячется на кухне, чтобы не курил. Больному нужен чистый воздух.

Катя отдала полотенце Еремееву и посмотрела в сторону кухни. Истомин ухмыльнулся, бросил сигарету в ведро с помоями и отдернул занавеску.

Они шли по переулку, чавкая грязью и мокрой травой. Дождь стих, и в разрыве ползущих по небу туч блеснул тусклый лунный диск.

– Николай, вы ничего не знаете про Алексея, где он?

– Мы виделись с ним недели четыре назад, служит на «Варяге» механиком.

Наверное, ее ударили обухом, по-другому это не назовешь. Шла, шла – и встала как вкопанная. Стоит – и не может вымолвить ни слова. Перевела дух и, глядя Истомину в глаза, сказала:

– «Варяг»! Но его нет в порту.

– В конце декабря крейсер ушел в Корею для охраны нашего консульства.

– Я тут уже почти месяц и ничего не смогла добиться от чиновников.

– Пора бы привыкнуть, Екатерина Андреевна. Бюрократия и дороги – две основные беды в России.

Мимо них быстрым шагом прошли трое. Один в шляпе и, судя по покрою, в очень дорогом пальто, второй в шинели и японской фуражке, третий в тулупчике. Тот, что был в тулупчике, нес в руке канистру.

– Какие странные типы, вам не кажется? – Катя проводила их взглядом. Тот, что был в пальто, кого-то напоминал ей, но темнота надвигающейся ночи проглотила фигуры, и они растворились так же неожиданно, как и появились.

– Тут полно чудаков, особенно среди гражданских.

Подумал же он совсем другое: трое неизвестных, с канистрой, идущие в сторону бастиона, да еще накануне войны. У Истомина появился профессиональный зуд. Он был обязан проследить за ними. Но он не мог бросить Катю, которую взялся проводить до ее квартиры. Смекалка сработала быстрей, чем сам мозг. Схватив Катю за руку, резко развернул ее на 180 градусов и, подхватив под локоть, поволок в ту сторону, куда ушли эти трое.

– Простите меня за эту грубость, нам туда!

– Но, мне кажется, больница там. – Катя показала на темные воды Восточного бассейна, который остался за спиной.

– Правильно. Но лучше идти здесь. Будет чуть длинней, зато суше, – штабс-капитан говорил скороговоркой, продолжая глазами лихорадочно шарить по насыпи, на которой шуршал гравий.

В свете луны наконец мелькнули три фигуры, медленно ползущие по склону крепостного вала.

– Вы хотите их догнать? – Катя уперлась и выдернула руку. Она не захотела, чтобы ее тащили, как барана.

– Да нет, я просто хотел сделать как лучше.

– Хватит! Я все знаю.

– Что «все»?

Он насторожился, не понимая, что она может знать.

– Я знаю, что будет война. Сегодня, завтра или послезавтра – но она будет. И те трое с канистрой вам не понравились, я не знаю почему, но, скорее всего, из-за канистры. И вы решили пойти за ними. Может, это ваш долг или ваша прямая обязанность, или просто ваша блажь. Я же не знаю, где и кем вы служите. За те полчаса, что прошли с момента нашей встречи, вы ни разу не обмолвились об этом. Но я не хочу, чтобы из меня делали дуру. «Пойдемте, Катя, здесь суше». Здесь ни хрена не суше. – Катя подняла ногу и топнула по луже, в которой они с Истоминым стояли, утопая в ней по щиколотку. – Знаете что? Если вы хотите пойти за ними – идите, я дойду до дома сама.

– Я не могу вас оставить, – с тоской сказал Истомин.

– Они вам нужны? – Катя показала на ползущие по насыпи фигуры.

Истомин кивнул. Она молча взяла его за руку и повела к крепостному валу. Он шел за ней и чувствовал, что теряет контроль над собой. Как бы он хотел, чтобы эта женщина принадлежала ему. Он собрался с силами и, тряхнув головой, отогнал похотливые мысли. На ум пришли строки из Евангелия: «Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем».

– Господи, спаси и сохрани. – Истомин перекрестился.

– Что с вами? Вам страшно?

– Да!

– Вы боитесь войны?

– Нет, Екатерина Андреевна. Я боюсь вас.

– Почему? – Катя смутилась. Это смущение породило очаровательную улыбку и широко раскрытые от удивления глаза.