Юрий Сушко - Альберт Эйнштейн. Во времени и пространстве

Но вот и Чарли прозрел: «Когда Эйнштейн и Томас Манн были вынуждены покинуть Германию, лицо Гитлера уже казалось мне не комичным, а страшным…»

Нацистов выводили из себя антифашистские заявления Эйнштейна. Геббельс развернул широкую кампанию с прямым призывом «Убить Эйнштейна!». За голову ученого была объявлена награда: пятьдесят тысяч марок. Эйнштейн, посмеиваясь, говорил друзьям: «А я и не подозревал, что моя голова стоит так дорого». В Германии его имя уже сделали синонимом предательства.

Прусской академии был предъявлен ультиматум: немедленно исключить Эйнштейна из своего состава. Однако академик умудрился всех перехитрить и загодя отправил свое заявление о выходе из академии:

« Господствующие в Германии в настоящее время порядки вынуждают меня сложить с себя обязанности члена Прусской академии наук. Академия в течение 19 лет давала мне возможность быть свободным от любых профессиональных обязанностей и целиком посвятить себя научной работе. Я знаю, насколько велика должна быть моя благодарность за это. С сожалением покидаю ваш круг творческих и прекрасных человеческих отношений, которыми я, будучи вашим членом, столь долгое время наслаждался ».

Одновременно Эйнштейн обратился с открытым письмом в Международную лигу борьбы с антисемитизмом, в котором подчеркивал: « Акты грубого насилия и подавления, направленные против всех людей, свободных духом, а также против евреев, эти акты, которые происходили и происходят в Германии, разбудили, к счастью, совесть тех, кто остался верен идеям гуманизма и политической свободы ».

Тут же последовал ответный ход. Рейхсминистр народного просвещения и пропаганды Геббельс объявил о начале общегерманской антиеврейской акции: «Мы часто поступали в отношении мирового еврейства милостиво, чего они вовсе не заслуживали. И какова же благодарность евреев? У нас в стране они каются, а за границей раздувают лживую пропаганду о «немецких зверствах», которая даже превосходит антинемецкую кампанию во время мировой войны. Евреи в Германии могут благодарить таких перебежчиков, как Эйнштейн, за то, что они теперь полностью законно и легально призваны к ответу!»

Закончив курс лекций в Калифорнии, Эйнштейн вернулся в Европу. Решил передохнуть, оглядеться и все-таки понять, что же ему делать дальше. В раздумьях о своей будущей судьбе Эйнштейн отправился в турне по городам Европы. Выступил с лекциями в Брюсселе, Цюрихе, Глазго. В английском порту, заполняя иммиграционную карточку, в графе «профессия», Эйнштейн, недолго думая, черкнул – «профессор», в в графе «национальность» скромно указал – «швейцарец».

(Напомню, еще в 1896 году 17-летний Эйнштейн решил перестать быть немцем, перебравшись в Швейцарию. Тогда ему удалось решить все вопросы за пять минут и три марки. Все годы учебы в политехникуме он обходился без всякого гражданства. В 1901-м, уплатив 1000 марок, стал швейцарским гражданином. Позже ученому пришлось некоторое время побыть австрийцем. Полтора года – с апреля 1911-го по октябрь 1912 года – Эйнштейн работал профессором в Немецком университете Праги. Чтобы выполнить формальности, на этот период он получил гражданство Австро-Венгерской империи. После переселения в Берлин и получения звания академика Прусской академии наук ученому вновь вернулось «почетное немецкое гражданство», и с ним он без проблем путешествовал по миру. Даже Нобелевскую премию Эйнштейну вручали именно как немецкому физику.

Стало быть, Альберт Эйнштейн был австрийцем полтора года, американцем – 15 лет, немцем – 36 лет и швейцарцем 54 года. И всю сознательную жизнь он ощущал себя евреем. Но в то же время утверждал: « Я никогда по-настоящему не принадлежал ни к какой общности, будь то страна, государство, круг моих друзей и даже моя семья. Я всегда воспринимал эти связи как нечто не вполне мое, как постороннее, и мое желание уйти в себя с возрастом все усиливалось ».)

Он обожал малые, уютные страны – Голландию, Бельгию, Швейцарию, которые, казалось, Богом были созданы для безмятежной жизни. Взвесив различные варианты, он принял приглашение бельгийской королевской четы провести какое-то время на живописном фламандском побережье. С королем Альбертом и его супругой Элизабет Эйнштейна связывали весьма добрые и неформальные отношения.

Впервые он побывал в их дворце еще в 1931-м. И после сообщил Эльзе: « Меня приняли с трогательной теплотой. Это люди на редкость чистосердечные и добрые. Около часа мы провели в беседе. Затем королева и я играли квартеты и трио (с английской дамой-любительницей и с преподавательницей музыки). Так промелькнули несколько приятных часов. Потом все ушли, а я остался один обедать с королями – вегетарианский стол, без прислуги. Шпинат и после небольшой паузы – жареный картофель с яйцом (они не знали заранее, что я останусь). Мне очень понравилось у них, и я уверен, что это чувство взаимное ».

Кстати, после импровизированного домашнего концерта Эйнштейн торжественно заявил королеве: «Ваше величество, вы играли превосходно! Скажите, пожалуйста, для чего вам еще и должность королевы?..» Ученица блистательного маэстро Изаи смутилась, польщенная столь неожиданным комплиментом. Со своим венценосным тезкой – королем Альбертом, страстным альпинистом, Эйнштейн тоже быстро нашел общий язык, обсуждая особенности восхождений на швейцарские горные вершины.

Между царствующей особой Элизабет и ученым позже завязалась оживленная переписка. Королева со сдержанным восторгом вспоминала об их встрече, прогулках по парку и благодарила Эйнштейна за совершенно внятные объяснения своих физических теорий. Вскоре они стали обмениваться и стихотворными посвящениями друг другу. Вложив в конверт с письмом королеве некий прутик, Эйнштейн сопроводил послание четверостишием:

Элизабет тут же откликнулась не менее лирично:

Королевская семья предоставила своему желанному гостю вблизи маленького фламандского городка Ле-Кок-Сюр-мер небольшую виллу «Савояр», которая сразу стала своего рода интеллектуальным приютом для беженцев из Германии. Его обитатели любовались серебристыми дюнами, которые, казалось, были подметены резким ветром, и свинцовыми морскими волнами, которые размашисто накатывали на берег. А домик отзывался, как раковина, на все звуки: скрип шагов, звон посуды, перестук пишущей машинки и, конечно же, шелест волн… Ну а охранники, приставленные заботливым бельгийским правительством для безопасности Эйнштейна, старались быть совершенно незаметными.