Юрий Сушко - Альберт Эйнштейн. Во времени и пространстве

Правда, сам Эйнштейн по-прежнему чувствовал некую неловкость. По его глубокому убеждению, безнравственно получать деньги только за свою исследовательскую работу, которая и без того приносит громадное моральное удовлетворение, является естественной потребностью каждого нормального ученого. И эти часы научного творчества должны обеспечиваться именно неустанными преподавательскими трудами: лекциями, семинарами, коллоквиумами, собеседованиями и консультациями со студентами, приемом экзаменов, участием в кафедральных заседаниях и пр. Однако, как обнаружилось, подходы американских работодателей были куда рациональнее…

Встречавшие на таможенном посту в Нью-Йорке представители Принстона вручили Эйнштейну письмо Флекснера со строгими рекомендациями: «…B нашей стране существуют организованные банды безответственных нацистов. Я советовался с местными властями и с правительственными чиновниками в Вашингтоне, и все они убедили меня, что для Вашей безопасности в Америке Вам следует хранить молчание и воздерживаться от публичных выступлений… Вас и Вашу жену с нетерпением ждут в Принстоне, но, в конечном счете, Ваша безопасность будет зависеть от Вашей собственной осторожности».

Флекснер не преувеличивал. Конечно же, далеко не вся Америка, как бывало прежде, с восторгом воспринимала весть о прибытии в страну великого ученого. Экстремистская организация «Дочери американской революции» жестко потребовала запретить Альберту Эйнштейну въезд в США: «Безбожникам и коммунистическим смутьянам не место в Штатах!», «Даже Сталин не связан с таким множеством анархо-коммунистических группировок, как Эйнштейн!». Бостонский кардинал О'Коннел аплодировал экзальтированным «дочерям», попутно предавая анафеме теорию относительности как «ложное, аморальное и атеистическое учение».

Впрочем, Эйнштейн на все выпады реагировал спокойно, а к истерике феминисток даже с юмором: « Прислушайтесь к тому, что вещают эти глубокомысленные, уважаемые, патриотические леди! Вспомните, что столицу могущественного Рима некогда спасло гоготанье гусынь… Никогда еще прежде мои попытки приблизиться к прекрасному полу не встречали такого яростного отпора!.. Но, может быть, они правы, эти бдительные гражданки? Может быть, и впрямь нельзя допустить присутствия в Соединенных Штатах того, кто пожирает полупрожаренных капиталистов с таким же аппетитом, с каким ужасный Минотавр на острове Крит некогда пожирал прелестных греческих девушек? Ведь он, этот опасный человек, в дополнение ко всему прочему, противится любой войне, за исключением неизбежной войны с собственной женой …»

Именно под жестким нажимом «собственной жены» профессор обзавелся недвижимостью в Принстоне, купив дом № 112 по Мерсер-стрит, который, в итоге, и стал для него последним пристанищем.

Своей корреспондентке – королеве Бельгии Элизабет, которая проявляла беспокойство о том, как он устроился на новом месте, Эйнштейн сообщал: « Принстон – замечательное местечко, забавный и церемонный поселок маленьких полубогов на ходулях. Игнорируя некоторые условности, я смог создать для себя атмосферу, позволяющую работать и избегать того, что отвлекает от работы. Люди, составляющие здесь то, что называется обществом, пользуются меньшей свободой, чем их европейские двойники. Впрочем, они, как мне кажется, не чувствуют ограничений, потому что их обычный образ жизни уже с детства приводит к подавлению индивидуальности ».

Стремительно взлетел официальный статус ученого. В начале 1934 года Эйнштейна с супругой пригласил в Белый дом президент США Франклин Рузвельт. Когда неформальное, задушевное общение затянулось, выйдя далеко за рамки протокольной встречи, гостеприимные хозяева запросто предложили супругам остаться на ночлег в их резиденции. С той поры Эйнштейн получил негласное право на непосредственные контакты с лидером страны.

Видеть у себя в доме самого Альберта Эйнштейна почитали за честь весь свет Америки.

Вернувшаяся после сказочного путешествия с Рабиндранатом Тагором в Советскую Россию Марго все уши прожужжала домашним о своих московских впечатлениях. Среди тамошних «чудес света» она называла оригинальные работы «русского Родена» – скульптора Сергея Коненкова. Ей даже удалось познакомиться с мастером. Она демонстрировала репродукции его скульптур, говоря, что музой Коненкова является его супруга, несравненная Маргарита. Мы – тезки, смеялась Марго, и скульптор даже загадал желание, когда они, фотографируясь в его мастерской, оказались рядом.

И вот оказывается – Коненковы сейчас здесь, в Нью-Йорке!

Их появление на американском континенте имело занимательную предысторию. В 20-е годы минувшего века, «на заре туманной юности» советской власти западные «друзья Кремля» и прагматичные PR-менеджеры, знающие толк в «продвижении товара на рынок», настоятельно рекомендовали молодым лидерам молодой республики смелее заявлять о себе в Старом и Новом Свете, но не «достижениями народного хозяйства» (коих не было), а искусством. Вывозите за кордон свой балет, театры, устройте вернисажи современных живописцев и скульпторов, организуйте гастроли музыкальных исполнителей. Капиталовложения? Копеечные! Зато эффект – стопроцентный. Красную Россию станут узнавать. Учитесь, пока мы живы.

Успех выставки современного искусства Советской России в Нью-Йорке превзошел все ожидания Кремля. Широкая поддержка прессы была обеспечена. «Русское искусство – это ошеломляющее впечатление» – цитата из «New York Times». «Эти 1200 работ производят шок, представ перед глазами зрителя» – «New York American». «Выставка – потрясающее событие. Мы можем почувствовать настоящую русскую душу. Такой выставки в Америке еще не было» – вторили коллегам критики «Art News».

В составе делегации, сопровождавшей экспозицию, был и Сергей Коненков со своей Маргаритой. Когда через несколько месяцев срок их заокеанского путешествия подошел к концу, желания возвращаться домой у них почему-то не возникло. Используя завязавшиеся полезные знакомства в нью-йоркском генконсульстве СССР, Маргарита деликатно обсуждала варианты возможного продления «временного» пребывания в Штатах уже после закрытия выставки. Решение проблемы было найдено. В обмен, разумеется, на взаимные неафишируемые услуги. Обратная дорога в СССР для Коненковых растянулось на два с лишним десятилетия. Однажды скульптор туманно обмолвился: «Дорогой ценой я заплатил за несерьезное отношение к возвращению на родину…»

Но, обосновавшись в Нью-Йорке, «русский Роден» довольно быстро обзавелся прекрасной мастерской, усилиями Маргариты превращенный в экзотический светский салон. Сергей Тимофеевич соорудил там резной деревянный бар, виртуозно играл для гостей на гармошке. Статный, импозантный красавец с окладистой бородой, вскоре он стал одним из самых популярных портретистов-скульпторов Нью-Йорка. Конечно, во многом благодаря Маргарите, ее таланту общения, знанию английского, взявшей на себя функции менеджера, обеспечивающего получение престижных заказов для мужа. Для американской публики Коненков своей манерой работы был чрезвычайно интересен как яркий представитель русской скульптурной школы, носитель старых традиций. Работы мастера в дереве и вовсе стали сенсацией, названной скульптурной музыкой дерева.