book

сказала она «мне кажется» серьезно «что пожалуй последнее чем смогут управиться в этой стране это слоны»

«и» потирая глаза «представьте себе» изумленно шепчет он сам «социалистического клоуна!»

15-минутная поездка, сквозь темнеющий воздух. Унылая постройка [279] Визит в цирк Дурова. …невеселая, бесцветная, не из чьего бесшумного главного входа просачивается хоть какое-то магическое предвкушение… он покупает билеты… Турчанка изучает серость… а я

где-то там (блаженно резкий запах

— не тот малодушный человеческий душок — не то отвратительное человеческих пор журчание или жуткое отвращение от товарищей кишок. Вонь: оглушительная абсолютная вонь, настоящий зловонный запах, поражающий и вездесущий;

громоздкая истина запаха. (Пропитанные в чьем объеме неизбежно возникают формы мечутся кривые углы скользят огни сталкиваются пронзительные нарастающие сетчатые стихи и огромные извивательски загадочные плывут живые и тут вдруг

сны))

и постепенно и который темнейше из откуда-то там и тут возвращается, дивится, что должны несуществовать неопределенно определенные безыгровые игры…

каждая поскольку или система просто; когда страхи, желания (расположенные под определенными углами друг к другу) становятся фактами, коробками. Если игра или система недобры, эти коробки — клетки; через которые даже могут общаться (заглядывая время от времени) определенные обитатели. А если система или поскольку добры, коробки эти без отверстий и эти (незнающие о незнании) узники не подозревают, что они узники. А каждая в известной мере система (и в несчастной) должна оставаться негативной, просто должна оставаться реальной; должна без снов значить, неправда

напр. бескорыстная игра человеческих узников, нецирк несуществ, называющий себя «Россия». Почти — и тут я осознаю — внутри чьей реальности хорошо встроены намеки (указания, воздействия) на действительность

…и тут входит которое без-почти-пьеса-в-пьесе, только и быстро я чувствую:

фабричное приспособление самодеятеля запинается как будто птеродактиль какой-то

также: россыпь угрюмо («русским никогда не над чем было смеяться») неотзывчивых робостей = публика. Летаргически перед кем припрыгивают 2 совершенно пришибленных как осмотрительно (номер приказа по строевой части P.S.: любое веселье должно быть чистым, т.е. политическим, весельем) аляповатущих пугала-призрака-без-грима… кто? «Социалистические клоуны»

тройка силачей, в грязных желтых жакетах, кувыркает пару стоек на руках и безаплодисментно уходит

безбодрый номер на банджо и пианино, непроделанный достаточно испуганным Гомиком и довольно пугающей Лесби, чепуха

жонглер жонглирует переливающимся огнем

дальше: ряд весьма замысловатых маневров, исполненных с величайшим одухотворением и проворством — точное высокое глубокое инстинктивное и вообще чудесное представление… (на лошадях)

1 ужасающая доза пропаганды. Средство = спор между Товарищем Порядком, он же бравый Советский матрос, и Мадмуазель Пабон [280] В оригинале Pasbon — «непорядок» (франц.). , она же нечестивая распутная эмигрантка. Что капиталистично, спор ведет себя в рифмованной (во многом против своей воли) прозе вопиюще напоминающей старую добрую Французскую академию. Гнуснейшая потаскуха выдвигает все мыслимые возражения на 5-летний план великого товарища Сталина. Товарищ Порядок, в своей поспешной манере, не думает о том, чтобы отвечать на ее реплики; довольствуясь очень личными выпадами, и некоторыми крепкими общими местами. Кульминация… блудница (цинично пожимая плечами): На вас нет портков! — герой (дико хорохорясь): Нет, но у нас будут; и когда будут, весь мир испугается! (Входят преумеренные, протокольные аплодисменты)

«по» тихо «крайней мере» Турок во время антракта шепчет «русские — откровенные люди».

«Почему Вы вышли?» невинно спрашиваю я Турчанку (которая со страстным выкриком исчезла посреди конских дел).

«Почитайте Майкла» почти злостно «и узнаете», сказала она.

«Книга», мягко переводит он. «Ее отца. О дрессировке животных [281] Речь идет о Джеке Лондоне (1876–1916) — американском писателе-социалисте. Имеется в виду его книга «Майкл, брат Джерри» (1917). Джек Лондон фигурирует в «ЭЙМИ» под анаграммным прозвищем Лэк Данджон (Lack Dungeon). —»

2-й акт начинается хорошо: двое товарищей-билетеров волокут большой серебристый шар с дырками и укладывают таковой в основание 6-ярусной спирали. Тишина. Шар сам по себе катится (очень медленно; как будто на ощупь) к вершине спирали — останавливается: из 1 из бесчисленных дыр выступает крошечный красный флажок, который… падая… подхватывается билетером-товарищем. И тут (медленно, очень; на ощупь) шар; этот, катится-останавливается. Вниз. Вниз-вниз. Вниз — докатывается до дна спирали, он лопается! на половинки… и тут из нижней разворачивается нечеловечен, одетый в старейшие в мире бледно-сероголубоватые трико

и достойно продолжая 2-ю часть, этот свинтус радостно расстилает этот длинноватый бледно-розовый ковер, с надписью ЦИРК ДУРОВА [282] Владимир Дуров (1863–1934) — российский дрессировщик и цирковой артист. В 1912 г. основал театр зверей «Уголок Дурова», получивший мировую известность. . Фанфары: и тут входит Дуров (замечательный 5-й мушкетер, которому намного за 70; необычайно одетый в свой потертый шелковый камзол, буквально обшитый медалями, и панталонами по цвету). Выглядящий как подпорченный Буффало Билл [283] Речь о Уильяме Фредерике Коди (1846–1917), американском траппере и шоумене, чьи «индейские» зрелища «Дикий Запад» завораживали зрителей в начале XX в. Каммингс посвятил ему одноименное стихотворение. , обращающийся к населению (как я рад видеть людей в седле, и т.д.) кланяется; и его активно приветствуют несколько tovarich-приверженцев в когда-то ярко-красных жилетах…

после чего следует непьеса-в-почти-пьесе-в-беспьесе: собственно Дуровский цирк. Я не читал Майкла; но цирк Дурова без сомнения представляет собой все, что товарищ Лэк Данджон о как бесстрашно раскрыл. Крайне загашенный, крайне изморенный (некоторые из собачьих персонажей, видимо, встречались с товарищем Павловым) и крайне невменяемые участники в недобросовестном животном царстве, менее или наименее (с примечательными исключениями) безжизненно тут пресмыкаются тут запинаются в более или наиболее инфантильных и в целом мучительных — но Гарем не исчезает — бестрюках

(«Дуров был знаменитостью», шепчет Турок, «раньше он ездил со своими представлениями по всей Европе. Даже бабка-ежка [284] Под этим прозвищем в романе фигурирует русская служанка Каммингса. гордо заявляет, что знала его в молодости»)