book

я чувствую, что все, что было до сих пор сказано и спето в песне или рассказе о революции в России, равно вздору. Чувствую, что Россия не была давным-давно (и в какие времена!) каким-то количеством раболепных крестьян под управлением самовластной куклы — Россия была каким-то количеством царей, столь совершенно столь присуще и столь естественно царских, что (с одним незначительным исключением. — «Царем») они действительно прикрывались маской смиреннейших рабов, чтобы свет их царственности не ослепил глупый мир. Но глупый мир более глуп, чем может предполагать царственность. И то, что было неверно названо Русской революцией, — это ведь еще более глупая, чем принято считать, мировая пытка над естественным, над присущим, над совершенным и над царством; пытка, вызванная низостью и завистью и ненавистью и желанием раба заменить царственное инкогнито смиренности плебейским показным равенством … [16] Здесь и далее все цитаты из книги «ЭЙМИ» выделены курсивом.

Разубедившись в ценностях капитализма и теперь — еще более — в социалистической альтернативе, Каммингс все более убеждается в единственно возможной для него идеологии — идеологии поэта самого для себя. Как-то ему заметили: вот, посмотрите, капиталисты — собственники, а русские никогда не были собственниками. На что он ответил: а художник никогда не бывает собственником.

Обложка туристической брошюры «Интуриста». 1932. Рекламируемый тур по Стране Советов включал посещение Ленинграда, Москвы, Киева, Днепростроя, Харькова, Одессы. Каммингс, помимо Москвы, посетил Киев и Одессу

О поспешном возвращении Каммингса из России писали парижские газеты: «Каммингс поехал в Страну Советов около месяца назад, с намерением остаться там много недель, месяцев или даже лет. Почему же он так скоро вернулся? Неужели ему не хватило вдохновения, которое он ожидал от поездки?» [17] Sawyer-Luçanno Ch. Op. cit. P. 347. См. также: Norman Ch. The magic-maker: E. E. Cummings. New York, 1958. P. 283–285. Многие искренне верили, что если оттуда и возвращаются, то только с возвышенными чувствами. Но вот, кажется, кто-то привез ровно противоположные впечатления. На Каммингса стали смотреть с подозрением. То, что он увидел в СССР, никак не увязывалось с образом «советской Мекки», распространенным среди интеллектуалов западного мира.

Путевые заметки Каммингса занимают 90 страниц. По возвращении в Америку, основываясь на этом опыте в России, он решается писать книгу, чтобы дать вторую жизнь своим впечатлениям от путешествия в «ад». Но он не уверен, будет ли эта книга опубликована, особенно ввиду непрочной экономической ситуации издателей во время финансового кризиса в стране. Весной 1932 года издатель Паскаль Ковичи, который до этого издал его «Книгу без названия», спросил, есть ли у него новая книга наготове. Каммингс ответил, что у него есть «Русский дневник», но предупредил его, что книга «против России». Издатель решил, что если автор книги — Каммингс, то он хочет ее опубликовать. К тому моменту первые главы нового произведения вышли в выпусках гарвардского литературного журнала «Хаунд & Хорн» (Hound & Horn). В итоге в 1933 году из печати выходит 432-страничный травелог о советских странствиях — книга «ЭЙМИ, или Я ЕСМЬ» (EIMI: “I AM”).

Рукописная страница из «Русского дневника» Э. Э. Каммингса. Запись в воскресенье, 10 мая 1931 г.

Обложка журнала Hound & Horn (1932, №3), в котором печатался «Русский дневник» Э. Э. Каммингса — фрагменты будущей книги «ЭЙМИ»

«ЭЙМИ» — самая длинная книга Каммингса и, пожалуй, самый смелый и экспериментальный из его прозаических опытов. По сложности языка, масштабности замысла и его исполнения она далеко превосходит его первый роман «Громадная камера», хотя и является по отношению к последнему преемственной по стилю и поэтике. Обе книги выпущены в качестве романа, но обе не укладываются вполне в рамки жанра. И та и другая созданы из собственного биографического опыта Каммингса, и в обеих протагонистом выступает сам автор. И там, и там лирическая природа каммингсовского Я, столь характерная для его стихов, заполняет собой повествование, а свойственные его поэзии визуальность, музыкальность и экспериментальность играют в обоих прозаических опусах немалую роль.

Н. Когоут . К 13-й годовщине Красной армии. Обложка журнала «Безбожник у станка» (1931, №4). Красная тень гигантского красноармейца нависает над капиталистической нечистью во главе с папой Римским

В аннотации, которую издатель поместил на обложку первого издания «ЭЙМИ», заявлена грандиозность художественной задачи автора:

«Книга EIMI (эй-ми: греч. «Я Есмь») может быть внешне определена как дневник, который поэт-писатель вел тридцать шесть дней во время своего путешествия из Парижа в Москву, Киев и Одессу, затем в Константинополь и в Париж на Восточном экспрессе. В сущности, ЭЙМИ представляет собой эпическое описание человеком своего трансцендентального опыта. Языческий загробный мир живой человек посещал в Энеидах; христианский — у Данте; в наши дни в России, поклоняющейся науке, символ которой — машина, загробная жизнь отдана в распоряжение человечества; таким образом, автор ЭЙМИ погружается не в Преисподнюю и не в Ад, но в царство призраков, измученных машиной власти и одержимых злыми духами, в невероятный, но реальный немир под названием С.С.С.Р. Участвуя в его сошествии в ад и возвращении к жизни, мы получаем, взамен на злостные распри, разрывающие нашу материалистическую эпоху, благотворную и непреходящую веру в силу искусства; тем самым мы напрямую вовлекаемся в одно из самых бесстрашных проявлений духовных ценностей, которыми только может славиться литература. В ЭЙМИ слышится боевой клич индивидуума — той глубокой, жалостливой, несовершенной и безграничной сущности, которой всегда является Человек — против всякой попытки поработить; против любых безжалостно поверхностных категорий совершенства, любого отвратительного убожества, любых фанатических маний, любых определений».

А. Радаков . Карикатура из журнала «Безбожник у станка» (1929, №20) с пропагандой непрерывной недели и отрицанием воскресенья (и Воскресения )