Джоанна Хиксон - Принцесса Екатерина Валуа. Откровения кормилицы

Поцелуй совершился под пение церковного хора. Присутствующие одобрительно зашептались. Губы Екатерины и Генриха соприкоснулись, и я надеялась, что принцесса испытала такой же прилив чувств, как и во время страстного поцелуя в Ле-Пре-дю-Шат.

Обручальные клятвы все же не были венчальными, и после церемонии ее участники отступили к противоположным сторонам алтаря. Двое еще не стали единым целым. Главными лицами были те, кто подписывал договор. Королева Изабо, лучезарно улыбаясь, двинулась к выходу вдоль нефа, между королем Генрихом и Филиппом Бургундским; следом шла Екатерина и архиепископ, за ними – два английских герцога. Предстоящие торжества давали в честь подписания договора, а не в ознаменование обручения. Церковь запрещала играть свадьбы во время Пятидесятницы, поэтому церемонию венчания назначили через две недели, на следующий день после Троицы. Возможно, тогда и будет веселье.

На банкете Екатерина невозмутимо восседала между королем Генрихом и его братом Томасом Кларенсом. Король Карл на пиршествах больше не появлялся, а королева Изабо, сидевшая между королем Генрихом и Филиппом Бургундским, вела себя с необычайной живостью. Мы с Агнессой устроились в самом дальнем конце столов для свиты.

– Королева выглядит как кошка, наевшаяся сливок, – заметила я вполголоса. – Похоже, она считает подписание договора величайшим достижением своей жизни.

– По обе стороны от нее – самые красивые и влиятельные мужчины в расцвете сил, – заметила Агнесса, поджав губы. – А королева по-прежнему флиртует, как куртизанка, хотя ей уже почти пятьдесят!

Я удивленно взглянула на Агнессу, которая ни о ком плохо не отзывалась.

– Король Генрих доволен, – сказала я. – Правда, он с принцессой почти не разговаривает, все внимание уделяет королеве и герцогу. Екатерине наверняка обидно.

– Ничего страшного, ее герцог Кларенс развлекает, – заметила Агнесса. – Он самый обаятельный из четырех братьев, а сейчас все его обаяние направлено на Катрин.

– Да, но не Томас Кларенс волнует кровь Екатерины, – вздохнула я. – Боюсь, вечером придется ее утешать.

Как я и предсказывала, перед сном Екатерина выразила все свои чувства по поводу короля Генриха. Фрейлины помогали ей раздеться, сняли тяжелую мантию и роскошное платье, убрали с головы венок из алых роз, обрамлявший ее головной убор в честь символа Ланкастеров – рода Генриха. Увы, король не обратил на розы ни малейшего внимания. Отпустив фрейлин, Екатерина вскочила с табурета и заметалась по спальне, давая выход горячему нраву Валуа. Мы с Агнессой растерянно следили за ней.

– Что произошло? Когда я впервые встретилась с Генрихом в Ле-Пре-дю-Шат, он был таким внимательным, заглядывал мне в глаза, спрашивал моего мнения обо всем на свете, слушал мои слова. Он прислал мне бесценное венецианское зеркало в знак того, что считает мою внешность достойной отражения. А теперь он едва удостаивает меня взглядом, отворачивается от меня за столом и отвечает на мои улыбки нахмуренными бровями. Томас Кларенс любезно попытался загладить неучтивость брата, но именно от него я услышала самую недобрую весть. Оказывается, Генрих попросил его привезти свою жену из Руана, чтобы та научила меня быть королевой! Разумеется, герцог выразился иначе, но намерение короля мне ясно. Генрих решил, что я не умею себя вести. Как он смеет намекать на это, когда у него самого такие ужасные манеры?

Она обожгла нас осуждающим взором, и мы онемели, пораженные ее гневной вспышкой.

– Ну что? Что вы думаете? Разве я не права? Генрих – двуликий Янус. Сегодня его нрав открылся мне с иной стороны. Как с этим справиться? Я совершенно сбита с толку.

– Возможно, король устал или ему нездоровится… – Агнесса отважно встала на защиту Генриха. – Говорят, среди английских войск разразилась эпидемия лихорадки.

Екатерина раздраженно топнула ногой, обутой в туфельку из мягкого сафьяна.

– Да ничем он не болен! Похож на холеного кота, который только что съел мышь. Думает, что все, что он делает, – прекрасно. Ненавижу его!

Принцесса направилась к столу, где стояли кувшин и чаши, дрожащей рукой налила себе вина.

Я считала, что Екатерина права. Король Генрих проявил все перечисленные ею неприятные качества – и даже больше. Он вел себя надменно, грубо и жестоко. Восемнадцатилетняя Екатерина была наивна и неопытна, та самая невинная покорная невеста, которой он желал. У ног тридцатидвухлетнего короля лежал весь мир. Человек чести протянул бы руку, чтобы помочь принцессе, не отвернулся бы в ответ на ее попытки понравиться. Мое сердце болело за нее, но сочувствие и утешение ослабили бы принцессу. Ей следовало напомнить о гордости и чести Валуа, чтобы она могла высоко держать голову и сохранила дерзкую независимость.

– А чего вы хотели, ваше высочество? – спросила я, равнодушно пожимая плечами. – Этот король убедил своих подданных покинуть семью и родную землю и последовать за ним через море, рискуя жизнью ради неясной им цели. Он не уговаривал их лаской и добром, а увлек за собой стальной волей и властным приказом. Он – не холеный кот, а бесстрашный лев, как тот, что на его знаменах. Генрих – гордый и жестокий, хитрый и безжалостный мужчина. Он боится того, чего не понимает… К примеру, вас – прекрасной, умной и смелой девушки.

Хмурые морщинки на лбу Екатерины не разгладились, однако выражение лица сменилось с гневного на любопытствующее.

– Что ты имеешь в виду, Метта? Нет, он меня не боится. Чем я могу его напугать?

Я много что успела узнать о его английском королевском величестве и уверенно продолжила:

– Представьте себе его жизнь. Он никогда не был женат. Мать умерла, когда он был совсем ребенком. Всю жизнь провел среди солдат, и если знал женщин, то только таких, каких вы никогда не видели и вряд ли когда-нибудь захотите увидеть. Он не имеет ни малейшего представления об умных и образованных благородных красавицах. Скорее всего, он с ними никогда не встречался. Его надо не презирать, а жалеть.

Агнесса испуганно ахнула. Екатерина молча поглядела на меня, сурово сдвинув брови, и ошеломленно тряхнула головой.

– Нет, он же король, – возразила она. – Высокородные дамы наверняка от него без ума. Благородные дворянки в окружении моей матери вьются вокруг мужчин, обладающих властью. Такие знатные господа, как король Генрих, могут выбирать любую. Нет, Метта, я не стану его жалеть.

– Как вам угодно, – хмыкнула я. – Но бояться вам его не следует. Вы станете его супругой, подберетесь к нему ближе, заглянете ему в душу и откроете для себя настоящего Генриха – не грозного льва, а пушистого котенка. Король, отважный воин и победоносный завоеватель, достиг в жизни многого, и подобная уязвимость его и устрашает, и манит. Он хочет ее и в то же время опасается потерять свою силу, как Самсон.