Андрей Расторгуев - Атака мертвецов

Добираться туда было небезопасно, зачастую под разрывами немецких шрапнелей. Но Буторов ездил постоянно, с маниакальным упорством, каждый божий день наведываясь к подчиненным. Не очень-то хотелось, чтобы у санитаров появился повод считать, будто бы он всеми силами пытается уберечь себя, не стесняясь, между тем, рисковать их жизнями. Потому и во время боев старался находиться рядом…

Враг отступал. Русские войска снова теснили германцев. Сначала отбросили обратно к Восточной Пруссии, а затем снова перешли границу и погнали дальше, до самых Мазурских озер. А здесь увязли в позиционных боях, зарываясь все глубже в землю. Периоды относительного затишья сменялись ожесточенными перестрелками да яростными атаками с обеих сторон – в основном ради того, чтобы улучшить свое положение. Перед полками 57-й дивизии, при которой работал отряд, лежали изрытые снарядами поля и долины с разбросанными по ним десятками тел русских и немцев. Особенно на «Вильгельмовом пупе» – сравнительно небольшом участке, на котором окопы сильно выдавались вперед по крутой дуге. До линии немецких укреплений здесь было шагов тридцать, не больше. Командование решило занять первую линию обороны немцев, чтобы выровнять позиции, ликвидировав тем самым это легко уязвимое место.

О времени атаки Буторова предупредили заранее, поскольку он и его люди давно снискали доверие. Это позволило подготовиться. Усилили нужную землянку и подтянули как можно ближе двуколки для вывоза раненых. Атака ожидалась под вечер, после захода солнца. Начинала ее рота, занимавшая «Вильгельмов пуп», а по сигналу световой ракеты части справа и слева должны были поддержать атакующих.

Весь медицинский персонал и санитары, назначенные Буторовым для работы в этом бою, собрались задолго до назначенного времени. Ходили, волнуясь, вокруг запряженных двуколок. То лошадей покормят, и без того сытых, то воды поднесут или возьмутся в который уж раз подтягивать подпруги… Словом, не знали, куда себя девать.

– Николай Владимирович, пустите нас в окопы, – принялись уговаривать изнывающие в ожидании студенты-медики.

– Еще чего! – возмутился Буторов. – Категорически запрещаю!

Ишь, чего удумали! Ему только новых потерь среди персонала недостает. И так еле оправился, когда Соллогуб едва не погиб. Сашка тогда ногу сломал, падая вместе с раненой лошадью. Шел обстрел, и Соллогуба на носилках внесли в домик, занимаемый отрядом. Пока помогали другим раненым, снаряд попал в их бревенчатую хибару. Часть старой постройки обвалилась, а уцелевшая быстро занялась огнем.

– Там же Сашка! – испуганно крикнул Николай и, не обращая внимания на близкие разрывы, бросился в дом.

Горела как раз та половина, где лежал Соллогуб. Но самому Сашке ни за что бы не выбраться. Надо было спасать друга.

Стена с дверью завалена. Николай, не раздумывая, прыгнул в окно. В комнате от густого дыма ни черта не видать. Только бушующее пламя вокруг.

Носилки нашел практически на ощупь. Вместе с кинувшимися на подмогу санитарами подняли бесчувственного Сашку и с большим трудом протиснули в окошко. Увезли сразу в тыловой госпиталь…

– Стыдно же в убежище сиднем сидеть, когда раненым, возможно, немедленная помощь требуется, – продолжали уговаривать горячие юношеские головы.

Вынудили-таки согласиться, стервецы. Но и Николай не лыком шит. С ними пошел, решив одних не оставлять. Да и то заставил остановиться на опушке, где начинались ходы сообщения, уводящие в окопы.

Все расселись на траве, тревожно вслушиваясь в тишину и наблюдая закат…

По ураганному огню немецких пулеметов поняли, что атака началась.

Защелкали, засвистели пули. Да так густо, что все, не сговариваясь, кинулись ничком на землю. Отыскивая торчавшие кое-где кочки, царапая животы, отползали за них, прятали головы. Пули свистели непрерывно, ударялись в деревья, рикошетили, выбивали султанчики снега вперемешку с землей. Было жутко до одури. Николай, уткнув лицо в пожухлую траву, присыпанную рыхлым, подтаявшим снегом, не переставал клясть себя за то, что поддался на уговоры: «Господи! Я виноват. Не надо было их слушать. Теперь уж точно без потерь не обойдется!..»

Пролежали так минут двадцать, после чего пальба понемногу стихла. Но вдруг очереди затрещали с новой силой, только свиста пуль уже не было. Кажется, немцы пошли в контратаку, и теперь бьют уже русские пулеметы. Николай перевел дух. Скомандовал:

– Вперед!

Студенты-медики осторожно вползли в ходы сообщения и по ним засеменили в сторону окопов. Через несколько минут закипела работа по выносу раненых.

Буторов почувствовал сильнейшее облегчение, когда убедился, что в этот раз потерь удалось избежать. Несколько подстреленных лошадей и десяток пулевых отверстий в брезенте двуколок не в счет.

А вот наступление провалилось. Подмокшая сигнальная ракета не сработала, из-за чего атакующих никто не поддержал. Но и немцы не смогли ворваться в русские окопы. «Вильгельмов пуп» так и остался неликвидированным.

Трупы здесь валялись долго. Убрать их не позволяло малое расстояние между окопами, которое с обеих сторон прекрасно простреливалось. Ближайших постепенно повытаскивали, а вот чуть дальше осталось лежать в недосягаемости несколько тел. Они разлагались все сильнее, пока не начали так смердеть, что казалось, будто весь воздух вокруг пропитан удушливым трупным ядом. Выдерживать и дальше это неимоверное зловоние уже никто не мог – ни морально, ни физически. Офицеры, отчаявшись, пришли к Буторову:

– Сделайте хоть что-нибудь. Вы же у нас Красный Крест…

А что он мог? Повздыхав, отправился на разговор с начальником дивизии. В то время им был генерал Безрадецкий [73]. Полнеющий, совершенно лысый старик с маленькими, прищуренными глазками, мясистым носом, пышными усами и не менее богатой, такой же седой бородищей. Вылитый Дед Мороз, не будь его борода разделена посередине на два больших клина, спадающих с пухлых щек на грудь.

Объяснив суть проблемы, Буторов заключил:

– Если вы, ваше превосходительство, разрешите попробовать устроить временное перемирие для уборки убитых…

Едва услышав слово «перемирие», Безрадецкий испуганно замахал руками:

– Что вы, что вы! Господь с вами, Николай Владимирович. Что это такое вы мне предлагаете? Просить мира у врага! Подумать только.

– Не мира, Дмитрий Николаевич, а перемирия. И только на период захоронения трупов. Отношения с врагом у нас от этого не изменятся. В конце концов, это и в их интересах тоже. Антисанитария не только нам жизни не дает, но и германцам.

Генерал долго молчал, расхаживая по комнате, и пыхтел, как обычно, когда от него требовалось принять трудное решение. Наконец, произнес: