Ариадна Борисова - Змеев столб

– Скоро распределю, кто чем займется. Работникам положены карточки на пять килограммов муки в месяц, высчитывать будем с зарплаты. Но на малолетних и дармоедов, не способных трудиться на благо нашей советской Родины, честно говорю, не ждите. Сами знаете – кто не работает, тот не ест.

Люди смирились с мучной болтушкой вместо хлеба, но как растянуть мешок муки на год, когда, кроме нее, нет ничего съестного? Чем кормить детей?!

Поселенцы были потрясены. Мучица ко всему оказалась лежалой, с окаменелыми комками землистой плесени.

– Поди, какие-нибудь аварийные запасы американцев времен первой германской, – ворчала пани Ядвига. – Свои небось нос воротят от такого провианта, вот и шлют на закраину.

Экспериментируя с гнилым продуктом, она придумала прокаливать желтоватые горстки на куске жести, и заплесневелые комки, подсохнув, рассыпа́лись. Прелый запах выдыхался, мука приобретала приятный бежевый цвет и чудный запах хлебной корки, а морошка придавала похлебке кислинку и привкус компота из сухофруктов. Старуха до поздней ночи шастала в тундре, собирая ягоду.

Марию и Гедре Тугарин назначил в бригаду, отвечающую за топливный сбор. Ошибались те, кто полагал, что печать с аббревиатурой ТФТ – Тяжелый Физический Труд – поставлена на документе переселенца формально. Легкого труда на мысе попросту не существовало. Впрочем, степень тяжести была несколько снижена для матерей с грудными детьми. Нийоле с тремя другими родительницами Змей вменил в обязанность колоть дрова, складывать их в поленницы и следить за наполнением воды в бочках «на благо советской Родины», то есть для начальства и конторы, не считая такой мелочовки, как мытье конторских полов и растопка печек.

Сравнительно нетяжелая работа была еще у чистивших начальственные сортиры учительниц. Люди старались не приближаться к этим женщинам, покуда дерьмо убиралось лопатами. Позже все заморозилось, учительницы принялись раскалывать нарастающие коричневые горки специально выданными для этой цели кайлами и перестали смердеть. Остальным работникам заведующий прописал плановые нормы: заготовить столько-то дров, принести столько-то воды и солить, солить, солить рыбу – баркасы снабдили цех первым уловом.

Добытчицы топлива подобрали всю древесину в заливе, но Тугарин сказал – не хватит. Женщины и сами видели, что не хватит, ведь их печки тоже нуждались в зимних запасах. Змей не разрешил брать себе большие стволы, только ветки с них или пни, а за присвоение попадающегося иногда строительного материала пригрозил отправкой на остров Столбы – так называлось одно из самых страшных мест «Дальстроя», куда вывозили заключенных с большими сроками.

Слава о Столбах шла дурная, матросы болтали, будто люди там мрут как мухи и охранники каждый день выкидывают трупы в море. Никто, понятно, не хотел попасть на гиблый остров, но как же было жаль найденных досок! Их особенно много примерзло к кочкарнику лагуны, где весной гулял речной паводок.

Едва от конторы слышались колокольные звуки гонга, женщины вскидывали на спины связки хвороста со скрытыми внутри поленьями и спешили на обед. По пути отдыхали немного, не сбрасывая тяжелых вязанок, иначе потом не поднять. Ворованный топляк заталкивали под нары.

К приходу сборщиц дров всегда был готов горячий суп с мясом чайки, а главная повариха пани Ядвига бегала по торговым делам. На прикол вставали все новые баржи, и базар продолжался.

Фрахт у матросов изменился, к холодному сезону появилась зимняя одежда. Вот когда пригодились оставленные про запас старухины драгоценности и обручальные кольца Хаима и Марии. Нийоле вручила пани Ядвиге шелковые платья, Гедре – костяной нож для разрезания бумаги. Нож был тонкий, с кружевной вязью, на ручке выступал рельефный медальон с выгравированной обезьяной, читающей книгу. Прочное и грубое орудие каменного века было бы на мысе уместнее, чем эта никудышная безделушка. Правда, Гедре нашла ножу применение – давила им вшей на голове у дочки Витауте. Но пусть лучше Вита ходит со вшами, а будет сытая хотя бы день.

Смотреть представления пани Ядвиги спускался к берегу даже Тугарин. Языкастая бабка произвела фурор среди продавцов. Она так бешено торговалась, что у видавших виды моряков вяли уши, а один молодой матрос, восхищенный совершенным владением старухи обсценной лексикой, подарил ей мало ношенную самосшитую телогрейку, простеганную в изнанке собачьим мехом. Вторую, фабричную, телогрейку с ватным подбоем пани Ядвига по просьбе Марии приобрела для Хаима у самого Тугарина за золотой кулон, украшенный редчайшим янтарем.

Мария поплакала, прощаясь с призрачным яблоком в клочке зеленоватого тумана. Талисманом назвала камень хозяйка «Счастливого сада» в далекой Клайпеде… Увы, талисман не умел наколдовывать тепло, а плохо одетый Хаим мог замерзнуть во льдах. Ах, фрау Клейнерц, фрау Клейнерц, кто знал!..

– Я видела на Зинке твое украшение, – сказала после Нийоле.

Змей не приказал, а уважительно попросил пани Ядвигу показать ему перстни и, по общему мнению, не поскупился, отвалил за них богато – дал целый ящик тушенки, два мешка муки, старый тулуп, цигейковую шапку и две пары валенок. За кольца Марии, платья Нийоле и нарядный нож для разрезания бумаги старухе повезло выручить еще одни валенки, буханку черствого хлеба и пять банок сардин.

Потом на пальце у жены заведующего закрасовался знакомый перстень с изумрудом. На это сообщение Нийоле пани Ядвига равнодушно ответила:

– Не жалко. Мне он счастья не принес, так, может, хоть ей…

Ящик с тушенкой она куда-то припрятала.

– Зима длинная, а чайки еще не улетели.

Птицы стали осторожнее и больше не пытались сесть на голову. Старуха закрутила несколько камней в сетку с длинной веревкой, получилось что-то вроде пращи. Показала мальчишкам, как надо охотиться: орудие разрезало воздух – фьюить! – и чайка упала. Теперь с первобытными пращами караулили птиц у залива все дети старше пяти лет.

Пани Ядвиге было некогда – ставили шестнадцатую юрту. Женщины тихо удивлялись: когда все успевает? Проснувшись утром, Мария, к стыду своему, замечала, что прохудившийся свитер, который она вчера хотела починить, уже починен, а сверху лежат сшитые из мешковины рабочие рукавицы. Маленький Алоис спал на пуховой подушке. В мешке копился пух на подушку Вите, дочке Гедре…

Здесь, на мысе, люди увидели и оценили так долго не замечаемую ими доброту грубоватой и прямолинейной старухи.

Женщины волокли деревья, задыхаясь и пошатываясь от усталости, а садились отдохнуть, и благодарная Гедре рассуждала:

– Ну и что, что по молодости она была проституткой. У всех свои недостатки… Золотая наша!