Виктор Поротников - Утонуть в крови : вся трилогия о Батыевом нашествии

Дождавшись, когда Лука захрапел, объятый крепким сном, Сдила Нилыч, превозмогая боль от ран, облачился в бараний тулуп, прихватил заступ и отправился к дому Данилы Олексича.

Над Рязанью сгущались сумерки.

Людей на улицах было мало; все, кто принимал участие в обороне города от татар, отдыхали или залечивали раны, пользуясь затишьем. Женщины загоняли детей по домам, едва начинало смеркаться.

Все окна купеческого дома были закрыты ставнями, ворота были заперты изнутри на засов. Создавалось впечатление, что в доме кто-то есть. Но Сдила Нилыч знал, что вся мужская прислуга купца Данилы полегла в сечах с татарами. Старого конюха и того позавчера сразила татарская стрела, когда тот стоял на стене в дозоре. Жена и дети Данилы находились в детинце. Последние два дня Данила Олексич жил совершенно один в своих просторных хоромах.

Мытнику было ведомо, что его приятель-купец, уходя из дому, всегда оставлял ворота на запоре, а сам перелезал через забор со стороны огорода. Благо Данила Олексич не страдал ожирением и обладал почти мальчишеской сноровкой.

Сдила Нилыч из-за своих ран перебрался через забор с немалым трудом. Ему даже пришлось взять из дровяной поленницы несколько поленьев потолще и сложить их у забора наподобие ступенек.

Оказавшись во дворе купеческого дома, мытник действовал уверенно и быстро. Он не раз бывал здесь, поэтому хорошо знал, где стоит баня, где курятник, где кладовые, где конюшня с сеновалом… Первым делом Сдила Нилыч зашел в конюшню, широко распахнув скрипучие дверные створы. Лошадей здесь не было, расчетливый купец Данила продал их, едва началась война с мунгалами. В пустой конюшне тем не менее стоял крепкий запах лошадиной упряжи и полусухого лошадиного помета.

В конюшне было две навозные кучи: одна побольше, другая поменьше.

После краткого раздумья Сдила Нилыч принялся разгребать большую навозную кучу. Слежавшийся и смерзшийся навоз плохо зацеплялся лопатой. Мытник пыхтел от натуги, раскидывая большие комья навоза по сторонам. Он уже разбросал почти половину кучи, когда прозвучавший у него за спиной язвительный голос заставил его не только вздрогнуть от неожиданности, но и облиться холодным потом.

— Передохни, друг Сдила! У меня и конюхи эдак не трудятся.

Мытник обернулся и выронил заступ из рук.

Перед ним стоял Данила Олексич в белой рубахе и таких же портах, в сапогах и полушубке нараспашку. В руках у купца были вилы.

— Не с тем орудием ты к навозу подступил, брат, — тем же язвительным голосом продолжил купец. — Тут вилами работать надо. Хотя тебе, княжескому мытнику, сие, наверно, невдомек.

Данила Олексич явно издевался над Сдилой Нилычем, который переминался с ноги на ногу в полнейшей растерянности.

— А ты — хват, Сдила! — купец восхищенно покачал головой. — Я-то думал, что ты ни рыба ни мясо. Теперь вижу, что ошибся. Жалею, что спьяну разболтал тебе про то, куда деньги свои спрятал. Ты ведь теперь не успокоишься, пока до них не доберешься. Чего доброго, и меня пристукнешь ночью в дозоре, дабы я не служил тебе помехой.

— Да что ты! Что ты! — забормотал Сдила Нилыч и слегка попятился, увидев, что купец взял вилы наперевес. — Не нужны мне твои гривны, Данила. У меня и своих хватает!

— Чего тогда приперся сюда на ночь глядя? — с угрозой промолвил Данила Олексич. — Мунгалов ругаешь за их грабежи, а сам-то по ихней же дорожке идешь!

— Мне ведь сказали, что посекли тебя татары в битве на валу, друг Данила, — пролепетал Сдила Нилыч. — Вот я и подумал, коль перепрячу часть твоего серебра, то впоследствии дети твои благодарны мне будут. Ну, кто же гривны в навозной куче прячет?

— Так ты, заботясь о моих детях, надумал серебро мое умыкнуть! — усмехнулся Данила Олексич. — Золотое у тебя сердце, друг Сдила! С таким-то сердцем тебе прямая дорога в рай уготована!

— О чем это ты, друже? — забеспокоился мытник. — При чем тут рай? Я помирать покуда не собираюсь. Господь покуда бережет меня от сабель татарских.

— Прости, Сдила, но, видать, тебе на роду написано умереть не от сабли татарской…

Неоконченная фраза Данилы Олексича прозвучала как приговор.

Мытник по глазам купца догадался, что тот замыслил, поэтому он резким движением выхватил нож из-за голенища сапога.

Однако не менее проворен оказался и Данила Олексич. В следующий миг вилы пригвоздили мытника к бревенчатой стене конюшни.

Фетинья и Устинья случайно столкнулись на кладбище близ Вознесенской церкви. Первая хоронила мужа, убитого татарами во время недавней сечи на восточном валу, вторая погребала отца, павшего в тот же день при обороне южного вала Рязани.

Поскольку убитых и умерших от ран в Рязани хоронили по нескольку сотен каждый день, по этой причине священники проводили отпевание не в храмах, а прямо возле могильных ям.

Богатого купца и небогатого сапожника схоронили одинаково: завернутыми в грубый холст, в наскоро вырытой яме, куда помимо этих двух тел опустили еще троих смердов, нашедших свою погибель на том же восточном валу.

Ни Фетинья, ни Устинья не плакали, глядя на то, как женщины-землекопы засыпают землей и мерзлой глиной прах Ивора Бокшича и купца Нездилы. Обе не стали дожидаться, когда над могилой насыплют земляной холмик и поставят деревянный крест.

— Прими мое сочувствие, подруга, — сказала Устинья, удаляясь с кладбища вместе с Фетиньей. — Ивор Бокшич был хороший человек.

— Я тоже скорблю по твоему отцу, Устя, — промолвила Фетинья, взяв подругу за руку. — Твой отец всегда был приветлив со мной. Да уготовит ему Господь райские кущи!

— Куда ты теперь? — Устинья сбоку взглянула на Фетинью.

— На подворье женского монастыря, — ответила Фетинья. — Я там помогаю лекарям покалеченных ратников врачевать. Все монахини этим же делом заняты вместе с игуменьей. А ты куда?

— Я в войско вступила, — проговорила Устинья, — нахожусь в одной сотне с Кутушем. Он обучает меня стрелять из лука, владеть мечом и копьем. Буду мстить проклятым мунгалам за отца и брата!

— А где половчанка Аннушка? — поинтересовалась Фетинья.

— Дома под присмотром у моей матушки. — Устинья тяжело вздохнула: — Ташбек, отец Аннушки, привез ее в Рязань в надежде, что здесь-то его любимая дочь будет в безопасности. Однако ныне над всеми рязанцами смерть нависла. Как спасти Аннушку, ежели мунгалы в Рязань ворвутся, ума не приложу!

— Выстояла Рязань в осаде пять дней, выстоит и еще, — ободряюще промолвила Фетинья, — а там, глядишь, и помощь подойдет. Гонцы ведь к соседним князьям разосланы! Ингварь Игоревич должен прийти с дружиной из Чернигова! Братья Роман и Глеб Ингваревичи под Коломной войско собирают.