Виктор Карпенко - Атаманша Степана Разина. «Русская Жанна д’Арк»

– Говори, чего тебе? От кого пришел? – горя нетерпением, спросила она.

Подьячий еще раз оглядел Алёну и, обернувшись к Игнату Рогову, спросил:

– Верно, что сия женка и есть Алёна?

Игнат сгреб Родьку за грудки и, приподняв до уровня побагровевшего лица, процедил сквозь зубы:

– Ты тут не скоморошничай! Говори, чего пришел, а не то двину раз, мигом в голове просветлеет!

Родька испуганно замахал руками:

– Верно! Верно! Прозрел я! Вижу таперича, что это старица в одеянии черном, смиренная сестра во Христе.

Алёна весело рассмеялась:

– Понятливый! Откуда ты такой взялся?

– Я – площадной подьячий Родька Сергеев. Послан к тебе от человека. Велел тот человек передать вот это.

Родька полез за пазуху и вытащил тряпицу, завязанную в узел.

– Что там? – не утерпела с вопросом Алёна.

Родька не спеша развязал узел, на его узкой ладони сверкнула золотом жуковина.

Алёна сразу же узнала перстень.

– Откуда она у тебя? – взволнованно спросила она.

Подьячий покачал головой.

– А-й-яй-яй! Я же токмо сказал, что послал меня к тебе человек. Наказал передать жуковину, а на словах сказать, что ждет он тебя с важными вестями, а что за вести, то мне неведомо.

– Едем! – решительно тряхнула головой Алёна.

Родька скорчил пренебрежительную гримасу и кивнул Алёне на ее наряд.

– Ах, да! – всплеснула Алёна руками. – Я сейчас! – и убежала переодеваться.

Оставшись одни, атаманы обступили подьячего.

– Ты где же саблю себе раздобыл? – спросил подьячего кто-то из атаманов.

– Как где? – удивился Родька. – Знамо дело: в бою!

– Ишь ты, вояка какой! – рассмеялся Иван Кукин. – С кем же ты сражался?

– Как с кем? С ворогами: кабацкого откупщика Мишку Силеева имали да людей темниковского воеводы князя Щеличева у старого темниковского городища побили, струг, на коем они приплыли, пошарпали. Там и саблю себе добыл.

– Да ты и вправду вой знатный, – одобрительно, сквозь усмешку, сказал Кирилл Пухов. – Приходи ко мне в сотню, возьму в пушкари, коли желание на то есть.

– А зачем мне твоя сотня? – затрясся в смехе Родька. – У меня своя сотня имеется, на городище стоим. Приходи ко мне в сотню, коли что.

Атаманы весело рассмеялись.

– Ай да подьячий!

– Ай да старый пень!

– Всех объегорил!

Алёна, переодевшись в свое обычное черное платье, при оружии, с посуровевшим лицом предстала перед Родькой Сергеевым.

– В седле сидишь? – строго спросила Алёна.

Подьячий замотал головой.

– Бог миловал. Пока по земле свои ноги носят.

– Игнат, прихвати его с собой, – кивнула она на подьячего. – Не зашиби токмо!

Атаманы вслед за Алёной вывалили на крыльцо воеводского терема. Кони, отдохнувшие за ночь, оседланные, нетерпеливо били копытами, грызли удила. Два десятка молодцов личной охраны Алёны уже были в седлах и ждали отъезда. Дед Пантелей вертелся здесь же.

Подвели к крыльцу Бельчака. Алёна легко вскочила в седло и, махнув рукой, чтобы следовали за ней, выехала на Соборную площадь.

Повстанцы, завидев всадников, повскакивали от костров, зашумели, закричали, приветствуя своих атаманов, славя Алёну, радуясь легкой победе.

4

Еще издали, подъезжая к реке, Алёна увидела на отмели большой восьмивесельный струг, наполовину вытянутый из воды.

Остановив коня и подождав, когда подъедет Игнат Рогов с подьячим, Алёна спросила:

– Здесь посыльщик?

– Туточки, матушка, – затряс бороденкой Родька Сергеев. – Ежели глаза мои мне еще верно служат, то вон на бревнышке сидит. Вот тот, в черной одежонке.

Приказав сопровождавшим ее атаманам и охране спешиться, Алёна направила своего Бельчака к сидящему возле струга мужику.

Когда она подъехала ближе, то увидела, что посыльщиком Поляка был монах: высокий, широкоплечий, чернобородый. Он сидел, подперев голову руками, в глубокой задумчивости, устремив взор вдаль. Он не слышал, когда Алёна подъехала к нему, когда окликнула, и только тогда, когда, спрыгнув с коня и подойдя вплотную к нему, она тронула монаха за плечо, он очнулся.

Монах встал. Он был настолько высок, что Алёне пришлось запрокидывать голову, разговаривая с ним.

– Я та, которую ты ищешь, – после обмена поклонами начала Алёна. – Жуковину, что передал ты, я признала, а человек, давший ее тебе, – брат наш и товарищ в деле нашем. Посему говори не таясь, радостны ли, печальны ли вести твои.

Монах еще раз поклонился и ответил:

– Вести мои тебе не в радость, ибо идут сюда из Москвы рати несметные – полки дворян и стрельцов, и рейтаров, конно и пеше, с пушками и обозом немалым. Ведет сие царское войско боярин, князь Юрий Олексеевич Долгорукий, а с ним князь Борятинский, и князь Хитрово, и князь Леонтьев, и еще много людей начальных, кои славу ратную себе добыли не на воеводстве сидючи, а в походе супротив ляхов. Кровь прольется немалая.

– В бою без крови не бывает. Волю и землю токмо кровью добыть можно! – воскликнула Алёна. – Мужики знают об этом и готовы головы сложить, коли выпадет такая доля.

Не обращая внимания на слова Алёны, монах продолжал:

– Поляк, направляя меня сюда, наказал тебе не артачиться, а послушаться его совета: уходить надобно вам вниз по Волге и подаваться на вольный Дон. Не устоять мужикам супротив войска царского. Кровь прольется понапрасну. Вот и все, что велел он передать тебе, – закончил монах.

– А сам Поляк почему не приехал? Почему через тебя вести прислал? Где товарищи его, что посланы с ним на Москву были? – тревожась за судьбу Поляка, спросила Алёна.

Монах, глянув Алёне в глаза и увидев в них тревогу, печаль затаенную, улыбнувшись, ответил:

– Здоровы все молодцы, кланяться тебе велели, да и всем ватажникам також. Одно плохо, побывал Поляк в застолье царском, сладко царя зреть, да похмелье застольное царское горько. Отлежится молодец и прискачет, – положив свою руку Алёне на плечо, монах добавил: – Гордое и верное сердце в груди его бьется. Такого и полюбить не грех.

Алёна вскинулась, зарделась по-девичьи и, опустив глаза, тихо ответила:

– Скоро ли зреть нам его доведется?

– Того не ведаю, ибо дороги все войском заполнены, а ему с бережением идти надобно будет. Так что не печалься понапрасну, но и рано не жди Поляка со товарищи в Темников.

– Благодарю! Не знаю твоего имени…

– Пименом зови.

– Благодарю тебя, брат Пимен. За всех поднявшихся супротив неправды, супротив угнетателей своих благодарю. – Алёна поясно поклонилась монаху. – Ты что же намерился дальше делать? – участливо спросила она.

– Пока не знаю. Назад мне дороги нет, но и дела вашего я боюсь, – и как бы спохватившись, добавил: – Не умереть за народ боюсь! Нет! Боюсь я крови безвинной, что прольется здесь, когда коршуны налетят.