Клыч Кулиев - Непокорный алжирец [книга 1]

— Не знаю, — покачала головой Малике. — Я ведь виделась с ним…

— Виделась? — удивилась Лила.

— Ахмед как-то странно вёл себя. Я сказала, что уйду из дома… Ну, и приду к нему… совсем, — тихо с трудом выговорила Малике. — А он ответил…

— Что он ответил? — с испугом спросила Лила.

— Он сказал, что сейчас не время… Что я ему очень дорога, но сейчас не время. Ну, что это за любовь, для которой нужно определённое время? — жалобно спросила Малике.

Лила опустилась рядом с нею, обняла за плечи.

— Ахмед очень честный человек, очень! Кто знает, может он и прав. Потерпи, родная, в любви нужно терпение.

— Лила, не говори никому — ни папе, ни маме, никому! Я всё равно убегу, не могу я здесь больше!

Лилу поразил и испугал решительный горячий блеск в глазах девушки.

— Не говори чепухи, — строго сказала она. — Никуда ты не убежишь. Сиди дома!.. Таков наш женский удел.

— Нет, убегу! — упрямо, со слезами в голосе, повторила Малике. — Я решила!.. Буду работать в больнице. Никто не может мне запретить!..

— Какая ты ещё глупенькая, — сказала Лила, с нежностью погладив Малике по волосам. — Странно, но я тебя люблю.

— Почему странно? — удивилась Малике.

— Действительно, почему странно? — отвечая каким-то своим мыслям, в свою очередь спросила Лила.

Послышался звук отодвигаемых стульев, голоса.

Малике нахмурилась, секунду помедлила и выбежала в другую дверь.

В комнату, беседуя, вошли Абдылхафид и Бен Махмуд. Лила поднялась с дивана.

— Пойдём домой, пока у тебя в глазах не двоится, — обратилась она к мужу. — Остальные политические вопросы решим дома.

Бен Махмуд заискивающе улыбнулся:

— Сейчас, мой ангел, сейчас… Ты поди пока, простись с Фатьмой-ханум. Мы на пять минут всего, не больше. — И, проводив жену глазами, продолжал прерванный разговор: — Да… А дальше он говорит: для вас, говорит, — это для нас с вами, — что совесть, что аппендикс — всё равно. Мы с вами, мол, рабы своей чёрной алчности и у нас нет прав говорить от имени народа. Представляете? До какой наглости может дойти человек!

— Осёл из ослов! Дождётся, я ему покажу, что такое алчность!

— Я бы на вашем месте на порог его не пускал, — услужливо подсказал Бен Махмуд. — Собак бы на него натравил. Кто он такой, чтобы обливать грязью порядочных людей? Жалкий лекаришка! Да за лишнюю сотню франков из Парижа не такого доктора можно пригласить. И потом я вам ещё скажу: генерал против него очень настроен. Он ему такое покажет, что тот забудет, как собственную мать зовут. Как бы конец этой палки вас не задел. Ей-богу, пока есть время, порвите с ним всякие отношения!

Вошли женщины — Фатьма-ханум и Лила. Разговор прервался. Бен Махмуд раскланялся с хозяевами и, взяв жену под руку, ушёл.

Абдылхафид, грозно посапывая, принялся ходить по комнате.

— Правильно сказано: разжиревший осёл начинает лягать хозяина! — громко ворчал он. — Я для него открываю настежь свои двери, а он… На порог не пущу!.. Пусть меня повесят! Ах, идиот, идиот…

Фатьма-ханум догадывалась, кого имеет в виду, муж, но помалкивала. Самое невинное замечание могло обратить гнев Абдылхафида против неё. Однако смирение не помогло. Абдылхафид резко остановился и закричал:

— Ты, дура старая, всему виной! «Пусть приходит… пусть приходит…» Вот и наприходил на нашу голову. Что я тебе говорил? Имя, авторитет, достояние — всё висит на волоске из-за какого-то проходимца!..

Фатьма-ханум понимала: в чём-то, конечно, муж был прав, она всегда потворствовала дочери, заступалась за неё. Да ведь кто знал, что так всё получится, о аллах милостивый!..

— Скажи дочери: если узнаю, что встречается с этим мерзавцем, голову оторву! Обоим головы оторву!

Дверь с треском захлопнулась, задребезжали стёкла.

Фатьма-ханум с убитым видом опустилась на диван. Ну, за что аллах послал ей такое испытание! Ну как ей втолковать? Фатьма-ханум прекрасно знала, что несмотря на кажущуюся покорность, Малике обладает сильным характером. Ни крики, ни угрозы её не испугают. Что делать, что делать?.. Фатьма-ханум повздыхала и пошла к дочери.

Малике, одетая, сидела у туалетного столика. На лице её было такое горькое, по-детски беспомощное выражение, что у Фатьмы-ханум защипало глаза от внезапно нахлынувшей жалости.

— Родная моя, хорошая, — заговорила она, прижимая Малике к своей мягкой пышной груди, — не горячись, детка, всё будет хорошо, даст бог, никто тебе зла не желает — ни я, ни отец.

Малике, повела плечами, освобождаясь от материнских объятий. Голос её прозвучал сухо:

— Что вы хотите от меня, мама?

— Мы хотим, чтобы никакая беда не коснулась тебя, доченька, — Фатьма-ханум хотела пригладить растрепавшиеся волосы Малике, но, встретив её отчуждённый взгляд, только тяжко вздохнула. — Мы хотим, чтобы голос сердца не заглушил в тебе голоса разума. Не сегодня-завтра накажут всех мятежников, и в мире снова настанет порядок и спокойствие. Отец станет министром. А ты сможешь поехать в Европу или, если пожелаешь, в Америку. Не разрушай своё будущее собственными руками, доченька. Из-за доктора ты никого не видишь, не встречаешь, а ведь есть люди не хуже него.

— Ферхад, конечно! — воскликнула Малике. — Не говори мне о нём, мама! Пусть с меня голову снимут, но за Ферхада я замуж не пойду.

— Пойдёшь! — взорвалась Фатьма-ханум. — Посмотрите на неё: это она хочет, а этого не хочет!.. Всю жизнь положила на тебя, неблагодарную, каждую пушинку с твоего тела сдувала. Так ты меня за все заботы благодаришь?

— Мамочка, ты хоть пойми меня!..

— Что понимать? Всё понятно! А если не снесёт головы твой Ахмед, что тогда? Хочешь вдовью одежду надеть? Возьмись за ум! Утраченной чести не вернёшь.

— Мама!!!

— Замолчи! Что — «мама»? Чего тебе, прости господи, не хватает? Какое богатство накопили — всё ведь для тебя!

Не надо мне вашего богатства! Отдайте его кому угодно. Только счастье моё не губите…

— Замолчи, говорю! Кто твоё счастье губит?

— Вы с отцом губите! Из страха перед генералом губите!

— Будь вы неладны все вместе — и генерал, и ты… — Фатьма-ханум заплакала, громко всхлипывая и сморкаясь.

— Не надо, мама, — сдержанно сказала Малике. — Лучше поговори с отцом. Пусть в погоне за своим благополучием не толкает меня в пропасть. — В дверь просунулось багровое от гнева лицо Абдылхафида.

— Ты что сказала, бесстыжая? Для тебя какой-то проходимец дороже отца с матерью?

— Папа, ты… — попыталась объяснить Малике. Абдылхафид побагровел ещё больше, казалось, с ним сейчас же случится удар.

— Замолчи, пока у меня терпение не лопнуло! — гневно заорал он, готовый броситься на дочь с кулаками.

Испуганная Малике прикусила язык. Несколько секунд Абдылхафид стоял, тяжело дыша и дрожа от ярости. Посмотрел на жену и, уже скрываясь в дверях, язвительно пробормотал: