С того дня и после. Срубленные зимой. 2 повести

"...вот подобралась моя старость‚ и неведом мне час скорой смерти: если не теперь‚ то когда же я постараюсь для дома своего?.."

Перебрал‚ перетрогал‚ разложил по полочкам склад воспоминаний‚ как прилежная хозяйка примерного дома‚ но всякий день всплывает новое‚ разное‚ напрочь позабытое‚ чему не сыскать еще готовой полочки‚ и захлестнет тебя‚ заворожит‚ утянет за собой на дно памяти. Вот и сейчас – ни с чего вроде – вспомнил лодку‚ тихие струи за бортом‚ капли с весла‚ обвисшие над водой ветви‚ обнаженного гребца в ласковых касаниях солнца‚ город пустынный‚ что вылез не к месту и не по теме и развалился по-хозяйски в памяти‚ сад над обрывом‚ глухую тропку‚ тихую жизнь под штопаными абажурами‚ таинственный дворик – незащищенность – пугливые взгляды – вскрик со стоном – облегчение со взлетом – благодарное кусание рук – бег вприпрыжку через площадь – радость шаловливыми пузырьками: не преодолеть и не вернуть.

Перо цепляется за бумагу‚ память за пеньки-пометы. Хорошо думается‚ хорошо чувствуется и печалится: слово за слово‚ как рука об руку.

Жил Нахман Рит в городе Ковне‚ была у него жена Ева‚ и родила она ему восемнадцать детей...

Жил Фишель Кандель в Могилеве Подольском‚ была у него жена Фрима‚ и родила она ему двенадцать детей...

По Подолии туман‚ по отуманенной земле Подольской. От Проскурова к Летичеву‚ через Винницу‚ Брацлав‚ Могилев‚ до самой крымской "украины"‚ откуда исподволь натекает тьма‚ ужас‚ разор и полон.

Туман. Подолию накрыл туман‚ одурманило землю Подольскую: ни проблеска‚ ни лика‚ ни родимого тебе силуэта. Татарская нахлынь с востока‚ как молнии стрела: полон попленили‚ города пустыми сотворили‚ кровь перемешали с кровью и пламенем пожрали пламя. Литовцы, панцирное воинство, грузной поступью с севера: кованые латы‚ сетчатые кольчуги‚ мечи прямы‚ тяжелы‚ обоюдоостры – всадника развалить до седла. Шляхта родовитая с запада‚ на конях гарцующая: знатность‚ гордость‚ чванливость‚ краса нарядов невозможная‚ узорчатое самоцветье на саблях и сбруях. Конь спотыкнулся в степи: век туманистый‚ камень диковинный‚ а будут они потом россыпью по Подолии. Письмена не разобрать‚ имени не угадать: "Здесь погребен..."‚ – не моего ли родства?

Опасения отуманили Подолию. Век за веком опасения‚ меч простертый и лук натянутый‚ бегство от вопля ужасного‚ тоска великая в "украине" живущим. Охудела земля Подольская: люди без одежд и кони без попон. Беды натоптали в травах сокмы великие‚ беды наползают с Дикого поля‚ несчитанными походами в негожие годы‚ как змеи наползают из тины: "Когда овес кудряв‚ баран мохнат‚ у коня под копытом трава с водою… и я опять на тебя буду‚ и пить тебе у меня воду мутную".

Пустошь сотворили. Гниль в костях. Содрогание в чреслах и груди иссохшие. Где можно спасение иметь?..

Тьма наплывает с дикой "украины"‚ фронтом‚ по сто в ряд: сабля‚ лук с колчаном‚ нож за поясом‚ бараний тулуп шерстью наружу‚ ременные веревки для полона. Ряды без конца‚ на долгие версты; лошади без счета‚ зверее волков: неказистые‚ кусучие‚ визгучие‚ гривами по земле, лошади-бахматы. Чтобы просвистеть вихрем‚ пограбить‚ полон вывести и огня подпустить‚ на рысях уйти от погони‚ оросив стрелами‚ перескочив с приуставшего бахмата на запасного‚ а тот послушно займет место по правую руку хозяина‚ наизготове. Копыто спотыкается о преграду‚ плеть свищет над головой: век шестнадцатый‚ камень могильный.

"Покой его с благочестивыми‚ воскресенье с праведными..."

Туман. По-над кладбищем туман. Орда проходит по могилам с тучной поживой‚ коренастая и безбородая; ястребом в стременах‚ в жестоком прищуре улусный мурза Ибраим-Рахман‚ свиреп и неуступчив: стеганый халат‚ подбитый лисицей‚ кунья шапка по брови‚ сапоги из красного сафьяна‚ – что ему эти мертвецы под ногой?

"Почтенная жена‚ плодовитая и ветвистая..."

"Мудрец совершенный‚ с добрым именем..."

Туман. Обильная туманами земля Подольская. Горе без меры и полон без счета‚ на ременных веревках: вот и сгодились для поживы. Делят на привале скот и рабов‚ девочек насилуют на глазах матерей‚ жен на виду у мужей‚ семя татарское расплескивают‚ чтобы скулы передать по наследству‚ раскос глаз‚ беспокой души. В Крым угоняют‚ в Стамбул-Анатолию‚ где вера чужда‚ закон жесток‚ рабство непереносимо в горькой мольбе к Небесам: "Он истерзал‚ но Он и исцелит. Он поразил‚ но Он и перевяжет". Молодых выставляют в Каффе туркам на продажу‚ торгуются неуступчиво‚ а немощных скидывают подросткам‚ как зайцев щенкам‚ чтоб набирались воинского ремесла: голову на скаку срубить‚ ножом поразить‚ стрелой на излете‚ со ста шагов без промаха.

Мрак. Беспросветная над Подолией морока. Век новый‚ а боль старая. Заворочался во мраке Хмель-злодей‚ вскипела за порогами дикая вольница без жалости-сострадания‚ ужасом отуманила дали. Горе глазам видящим и ушам слышащим это! Сотворилось великое покаяние в синагогах‚ с постом‚ плачем‚ причитанием‚ дабы смягчить волю Небес‚ но приговор был уже подписан. "С одних казаки сдирали кожу‚ а мясо кидали собакам... Грудных младенцев резали на руках матерей‚ а многих разрывали как рыбу. Беременным женщинам распарывали животы‚ вынимали ребенка и хлестали им по лицу матери... Свитки Закона извлекали из синагог: казаки плясали на них и пили водку‚ потом клали на них иудеев и резали без милосердия... Иных детей прокалывали пикой‚ жарили на огне и подносили матерям‚ чтобы отведали их мяса..."

Бывало ли такое во дни прежние?!

Прах и тление по увалам. Черепа под копытом и гниль по оврагам. Кровь на текучих водах и кровь на водах стоячих. Огонь выжрал солому с крыш‚ немудреное выжрал добро; вызнобило бездомных от великих снегов и морозов‚ мучения превысили всякое вероятие‚ и на Подолии‚ на отуманенной страхом земле Подольской предки мои задирали головы кверху‚ выискивая облако на небе‚ то самое‚ на котором Мессия перенесет их в Иерусалим: горе тому‚ кто в этом сомневается! Но не настало время избавления‚ облако за ними не пришло‚ и возвратился день мрака‚ день пасмурный и тоскливый‚ а кладбища разрослись непомерно.

"Гибель следует за гибелью..."

"Пало дерево в полном соку‚ срублено без почестей от рук злодея..."

"Да поднимется к Небесам его вопль..."

"Да отомстит Всевышний за их кровь..."

Туман. Подолию накрыл туман. Братцлав‚ Тульчин‚ Меджибож – начала мудрости. Балта‚ Немиров‚ Проскуров – без конца потери.

Перебродила кровь с песней.

Он выходил из дома: тулуп внакидку‚ шаровары заправлены в сапоги‚ по улицам шагал к базару‚ где суета‚ обман‚ копеечная на всякого корысть. Попыхивал трубкой‚ словом перекидывался по пути‚ присаживался в корчме за стол‚ чтобы хлебнуть за компанию: свой‚ из своих‚ горой за своих, а там вдруг изрекал‚ как Небеса опускал на землю‚ радость‚ веселие и восторг: "Дух Божий не посещает того‚ кто живет в сокрушении и печали". Ангелы слетались отовсюду‚ жадно прислушиваясь к его речам‚ а было это в Меджибоже‚ на отуманенных просторах Подолии‚ и он возглашал так: "Всё в мире полно Творцом. Мир из Бога и в Боге". И еще говорил‚ раскуривая трубку‚ поднимая соседа на высоту своей мудрости: "Тлеющий огонь всё-таки огонь‚ и в любую минуту он может разгореться".