С того дня и после. Срубленные зимой. 2 повести

Такое сотворилось в Подолии‚ в святом городе Меджибоже‚ что на небесной карте помечен кружком‚ и кружком немалым‚ не в пример великим столицам‚ которые позабыты на карте Небес: выселки‚ глухомань‚ захудалые деревушки на отшибе. А в Брацлаве‚ по соседству в Брацлаве – через беды с лишком – кашлял в надрыве‚ надсаживая слабую грудь‚ отпадал в изнеможении на подушки‚ и ученики ждали в содрогании душевном взгляда его‚ намека‚ слова сокровенного: "Воистину нет никакого зла в мире‚ всё благо‚ всё едино". Он говорил им‚ лихорадочно поблескивая натруженными от боли глазами: "Каждый из вас необитаемая пустыня. Я пересекаю пустыню‚ чтобы сделать ее пригодной для жизни". И еще говорил в задыхе‚ в любви к ним и невозможной скорби‚ оставляя в наследство великую загадку: "Нет ничего более цельного в мире‚ чем разбитое еврейское сердце".

Где жили прадеды мои? К кому прилепились душой и телом? Чьи откровения обращали в молитвы?

Судьба заигрывала со мной в далях-туманах. Судьба раскидывала игральные кости: кем быть‚ где появиться‚ на каком языке слово сказать. Было так: брацлавский воевода Стефан Потоцкий женился на дочери молдавского господаря Михаила Могилы и в честь тестя вновь выстроенный замок назвал Могилов‚ он же Могилев. Было и этак: Польшу покромсали без жалости‚ и Австрия забрала западную Подолию. Заново покромсали без стеснения – Россия забрала восточную. Кому-то достался кайзер‚ а мне царь-батюшка. Кому-то Адольф с усиками‚ а мне Иосиф с трубкой. Кому-то латиница‚ а мне на радость кириллица.

Туман. Начало мое в тумане. В благословенной земле Подольской‚ отмеченной на карте Небес. Первый в ней проблеск‚ без лика еще‚ силуэта.

Проклюнулся неприметный еврей в Подолии‚ познал жену свою‚ вывел сына на свет Божий‚ и обосновался тот сын на Днестре‚ в городе Могилеве.

Мотл. Звали его Мотл.

"Да опустится потлог росы на место его упокоения..."

Воссоздание образа.

Скромная моя попытка.

По крохам. Смальте. Стёклышам. Отколышам и отломышам‚ которым не сложиться теперь в мозаику.

Родился в 1855 году‚ но это неточно. Отца звали Мотл‚ но имя матери не сохранилось. Братья и сестры‚ наверное‚ были‚ да кто подтвердит это?

На восьмой день мальчику сделали обрезание. Собрались родные и соседи – это уж непременно; бородатый моэл‚ сотворив неизбежное‚ прокричал на весь мир: "Этот малыш станет великим в Израиле!"‚ по подсказке отца произнес имя: Фишель. Фишель сын Мотла, да продлятся дни его в покое и благополучии!

Когда Фишель подрос‚ и насчитали ему три года‚ Мотл завернул мальчика в талес – можете мне поверить – гордо понес к учителю. Рядом шла мать‚ принаряженная и заплаканная‚ несла кулек со сладостями‚ а встречные произносили благословения по столь радостному поводу. В комнате стоял длинный некрашеный стол со скамейками. Во главе стола возвышался на табурете суровый меламед‚ а на скамейках без спинок сидели дети. Фишеля усадили за стол‚ учитель раскрыл книгу Торы и начал показывать буквы: "Это алеф. Это бет. Это гимел..." А на голову маленького Фишеля сыпали конфеты с пряниками‚ чтобы учение навсегда соединилось у него со сладостью.

Фишель пробыл в хедере до тринадцати лет‚ а потом поступил в иешиву: значит‚ проявил способности. Ученость давала почет в еврейском мире‚ ученый юноша возвышал себя и свою семью‚ и каждый отец не жалел денег на обучение сына, если деньги у него‚ конечно‚ имелись. Фишель – к тому времени‚ должно быть‚ сирота – учился в иешиве бесплатно: таков был порядок. Спал в синагоге на скамейке‚ подложив под голову кулак‚ надевал на рассвете заплатанную рубаху‚ натягивал штопаные носки‚ обедал поочередно у окрестных евреев‚ каждый день у другого: это называлось "есть дни"‚ и это были не Ротшильды.

Учение начиналось с утренней молитвы и продолжалось до поздней ночи‚ с перерывом на обед. Учились старательно‚ с воодушевлением‚ раскачивались‚ выпевая слова‚ чтобы закрепить в памяти‚ и Фишель среди них‚ чрезвычайно религиозный юноша: "Всем сердцем своим‚ и всей душою своею‚ и всем существом своим..." – таким оставался до конца дней. В молитве изливал душу перед Создателем; верил без сомнений‚ что слова‚ мысли его и поступки влияют на судьбы мира; повторял без колебаний‚ что и он‚ Фишель‚ проходя по жизни‚ строит во имя добра или разрушает во имя зла; знал наверняка‚ что без его помощи мир не избавится от несовершенства‚ и не только он‚ Фишель‚ нуждается в заступничестве Небес‚ но и Небу требуется помощь Фишеля Канделя.

"Ты нас избрал из всех народов..."

А в Могилеве‚ а в том Могилеве, на чужой земле‚ в неласковом окружении, жизнь протекала без излишнего прокормления‚ в единой надежде на заступничество Милосердного‚ и в грех засчитывались слова: "Где я возьму хлеб на завтра?" Три шойхета точили ножи в несбыточном желании зарезать единственную корову‚ пять бадхенов пихались локтями‚ чтобы повеселить на небогатой свадьбе‚ семь шустеров приходилось на прохудившийся сапог‚ десять знатоков-моэлов – обрезать народившегося младенца‚ двадцать лавочников поджидали покупателя возле полок с пустыми коробками‚ пятьдесят балагул надеялись на чудо – схватить заработок в пару грошей‚ а если чудо всё-таки свершалось‚ у балагулы в пути подыхала лошадь. Портные и старьевщики жили в Могилеве‚ пекари и водовозы‚ клейзмеры и шпильманы‚ шейгецы и мишугинеры‚ шнореры и шлимазлы‚ а арендатор Гурфинкель – это особая статья. Израиль Гурфинкель не считался среди евреев богачом-"гвиром"‚ его дом не стоял на базарной площади‚ его детей не заворачивали в пеленки из шелка‚ но даже помещик по соседству уважал Израиля: "Хотя и еврей‚ но человек добрый и истинно благонамеренный".

Почему мы заговорили об Израиле Гурфинкеле? А потому что настала пора женить Фишеля‚ без этого невозможно: "Приобретение жены – начало всех приобретений". Израиль Гурфинкель‚ почти обеспеченный человек‚ выдал дочь за бедного Фишеля: ученый юноша ценился дороже‚ чем жених из богатой семьи. Девочку Фриму нарядили к свадьбе‚ повесили на шею нитку жемчуга‚ и она побежала во двор показаться подружкам. Нитка порвалась‚ жемчуг просыпался на землю‚ отец наказал невесту в день свадьбы.

Слезы‚ конечно‚ высохли. Заиграли‚ конечно‚ клейзмеры: скрипка‚ кларнет‚ флейта с барабаном. Толпа провожала молодых к месту свадьбы. Хупа стояла на синагогальном дворе‚ под открытым небом‚ чтобы потомство Фишеля и Фримы стало неисчислимо‚ как звезды небесные. Жених надел кольцо на палец невесты и сказал по обычаю – так и теперь говорим: "Вот‚ ты посвящаешься мне этим кольцом согласно вере и закону Моше и Израиля". Зачитали "ктубу", брачный договор: "...и буду я для тебя работать и почитать тебя‚ и дам тебе пропитание и всяческую поддержку по обычаю мужей израильских..." Зачитали затем семь благословений, Фишель разбил стакан‚ чтобы и в минуту веселия не забывать Иерусалим‚ из которого нас изгнали‚ потом было пиршество. Клейзмеры дудели и били в барабан‚ гости танцевали фрейлехс‚ бадхен потешал народ; невеста прошлась с платочком по кругу‚ радостная и с веселым сердцем.