С того дня и после. Срубленные зимой. 2 повести

Дора жила на Бронной со своим мужем-бухгалтером‚ которого ревновала даже в преклонном возрасте. Никак не желала смириться с навязанной ей теснотой‚ с грубыми соседями‚ что в кальсонах разгуливали по коридору‚ а потому они часто меняли комнату‚ перебираясь из одной перенаселенной квартиры в другую‚ надеясь‚ очевидно‚ на лучшее‚ но всякий раз выходило хуже. То комната поплоше‚ то сосед покруче. Муж Доры пронес в сохранности – через войны-революции‚ через переезды-эвакуации – истертую купчую на крохотный участок земли в Царстве Польском‚ и хлопотал на старости‚ переписываясь с народной демократией‚ добился-таки своего‚ получив малую сумму за ту землю.

Взбаламошная красавица Рая (должно быть‚ Ревекка) после бурного петербургского прошлого пережила блокаду в Ленинграде‚ в очередях за хлебом читала французские книжки‚ через Ладожское озеро попала в тыл‚ в глубинку‚ в кишлак под Самаркандом‚ где и провела двадцать‚ не менее‚ лет в хибаре с земляным полом. После смерти Доры переехала к ее мужу‚ пережила и его‚ и чтобы восстановить справедливость‚ приведу собственные строки‚ которые имеют отношение не к безымянной женщине на бульваре‚ – это Рая‚ ее последние годы: "Жила себе тихо‚ жила неприметно‚ посреди прочих квартирантов: ни она им‚ ни они ей. Пенсию раскладывала экономно‚ по рублю на день‚ в обед ходила в молочную на Пушкинской площади‚ брала сырники с чаем‚ лапшовник с кефиром‚ кашку с киселем – старушечью утеху. Шляпка. Ридикюль в надломанных пальцах. Крашеные в рыжину волосы‚ седые у корней. Нищая опрятность позавчерашних нарядов. Было у нее равновесие‚ отвоеванная к старости устойчивость‚ которой дорожила после рваной‚ неукладистой жизни. День встречала поутру‚ как блюдо с новым угощением: не лапшовник с кефиром‚ не кашку с киселем – неиспробованные прежде вкусы-ароматы..."

Раю хоронил я. Мы с мамой. Но прежде был прогрессирующий склероз‚ дом для престарелых с психическими отклонениями‚ смерть до срока. Споткнулась на голом дворике посреди корпусов‚ о камень зашибла коленку‚ и две хилые старушонки‚ суматошно повизгивая‚ мурашами поволокли на койку. Провалялась неделю с пустяковым ушибом‚ никто ее не повернул‚ никто не подмыл‚ а оттого пролежни‚ отек легких‚ конец. "Персонала у нас нехватка‚ – сказала сердобольная сестричка. – А то б она пожила еще". – "Чего на них тратиться? – сказала другая. – Всё одно помирать".

Могила бабушки Дины пока цела. Она в Востряково‚ за оградкой: "Рейцман Дина Лейбовна". Сестра Дора тоже в Востряково и тоже за оградкой: "Гольдшмидт Двейра Лейбовна". (Лейзер Беньяминович Гольдшмидт пережил ее на семь лет; перед смертью озаботился‚ чтобы залили над ними бетонную подушку‚ неподвластную времени‚ что и было исполнено; озаботился и портретом на камне‚ но портрета теперь нет.) Красавица Рая тоже сохранилась: урной в высоченной стене‚ в одной из бесчисленных ячеек московского колумбария‚ в невысоком ряду‚ где можно еще прочитать имя и фамилию‚ – да только кто станет читать?

– Мама‚ – говорю‚ – а не поехать ли нам в Москву?

Слабая на губах улыбка.

ДОМ

Вот дом‚ который построил Гребенщиков.

К тысяча девятьсот четырнадцатому году: нашел же время!

Александр Сергеевич Гребенщиков‚ колежский асессор‚ главный инженер Императорского Московского университета построил пятиэтажный доходный дом: в центре Москвы‚ на Никитском бульваре‚ тыльной стороной к Мерзляковскому переулку.

По Никитскому бульвару строение числилось за номером пятнадцать. Дом слева принадлежал Блюмбергу Юлию Ивановичу ("асфальт‚ бетон‚ паркетные работы") и супруге его Ксении Ефимовне: не дом – домишко‚ только вид портил. Дом справа – под одной крышей с гребенщиковским – занимало Общество распространения полезных знаний между образованными женщинами (рукоделие‚ счетоводство‚ курсы дамских причесок‚ каллиграфия со стенографией; там же размещалась и частная женская гимназия Дюлу Екатерины Николаевны). А по Мерзляковскому переулку дом Гребенщикова числился за номером шестнадцать: сосед справа – Михаил Адамович граф Олсуфьев‚ соседи слева – непородные купеческие дети братья Гладилкины.

Александр Сергеевич Гребенщиков сдавал квартиры жильцам: швейцар в ливрее‚ ковер с желтыми прутьями по ступенькам‚ высоченные потолки‚ широченные площадки‚ лифт с зеркалами и плюшевым диванчиком‚ скамеечки на этажах для отдыха‚ узорчатость закругленных перил: знал Александр Сергеевич‚ за что деньги брал. Он и сам жил в том доме‚ с законной супругой Верой Николаевной: бельэтаж‚ вход с переулка‚ чтобы трамвай не обеспокоил. Стоял телефон на службе: 209–50. Стоял дома: 306–70. Не звоните. Вас не соединят. Занято с той поры.

Гребенщиков Александр Сергеевич жил по заведенным издавна правилам и не испытывал от этого никоих неудобств‚ – напротив! Он просыпался утром на кровати от "Кеслера‚ Иенсена и Ко"‚ на матраце из торгового дома Флегонтовых‚ под одеялом от братьев Альшванг. Как и многие вокруг‚ употреблял нижнее белье из Жирардовских мануфактур‚ галстуки от Малеевых‚ обувь от Мадера Фрица Федоровича‚ перчатки от Луи Крейцера‚ готовое платье от Богена‚ "Поставщика Его Величества Императора Австрийского и Короля Венгерского". Чемоданы для поездок приобретали у Живаго. Кожаные изделия у Кордье. Часы у Розенблата с Никольской. Посуду‚ хрусталь-фарфор у Роберта Кирхнера. Обои от Шулейкина‚ зеркала от братьев Рейфман‚ рояль с фабрики поставщика Его Величества Я. Беккера‚ ноты от Юргенсона‚ патефон с пластинками братьев Пате. Коляску для наследника покупали не где-нибудь – у Смирновых‚ велосипеды "Триумфъ" в магазине "Клеменсъ Наталисъ"‚ елочные украшения в Кустарном музее: Леонтьевский переулок‚ дом Саввы Морозова‚ детское платье у мадам Матильды на Кузнецком (она же Пельц Матрена Павловна). Перчатки у Гребенщиковой Веры Николаевны от "Люси"‚ шляпы от "Аннет"‚ корсеты от Клавери из Парижа‚ парфюмерия от Брокара на Никольской‚ парикмахеры – Андреев с сыновьями на Петровке‚ внутренние болезни – Шварц Сигизмунд Иосифович по соседству‚ женские – Грауэрман Григорий Львович‚ директор городского родильного дома: прием на квартире – Страстной бульвар‚ дом нмер пять. На Лубянке‚ в доме Императорского Человеколюбивого общества располагался магазин "Мориц Филипп" – кружева‚ шитье‚ ленты-пуговицы‚ аргамант-сутаж: Веру Николаевну не оттащить. Даже Мимит‚ кошку-персиянку‚ пользовал не кто-нибудь‚ а модный арбатский ветеринар Тоболкин Александр Иванович: осмотр – тридцать копеек‚ стрижка и завивка – рубль с полтиной‚ усыпление хлороформом – два рубля.