Джеймс Миченер - Источник

– Что случилось с нашими возлюбленными сефардим? – кричал человек во втором углу, а в центре группа женщин из Марокко пела, отбивая ритм точно на таких же барабанах, которые были в ходу в Макоре четыре тысячи лет назад. Музыка была яростной и требовательной, и под нее изящно танцевали четыре юные девочки. Они кружились и вздымали руки в воздух, заставляя думать мужчин, включая и Кюллинана, что вот так из поколения в поколение еврейские девушки сводили их с ума.

– Где величие сефардим? – жалобно взывал человек во втором углу, и женщины у входа повторяли его похоронные сетования – так же как и паломники, свечи которых озаряли эту мрачную пещеру.

Вечером за обедом Кюллинан сидел, погрузившись в мрачные раздумья. Табари объяснил:

– Его утащили на праздник в пещере Илии.

– Как он там оказался? – спросил Элиав, словно ирландца тут не было.

– Он забрел в сефардскую синагогу в Акко, – засмеялся араб.

– Мы скоро покончим с этими дурацкими взаимоотношениями между ашкенази и сефардами, – упрямо сказал Элиав. – Они начались лишь потому, что Веспасиан изгнал евреев из своей родины и разделил их на отдельные группы. Но мы снова объединились и скоро станем единым целым.

Кюллинан, подняв глаза, к своему удивлению увидел, что ашкенази говорит совершенно серьезно и сам верит в свои слова.

Весной 67 года, когда Веспасиан, Тит и Траян подступили к Макору, давильщику оливок Игалу исполнилось пятьдесят три года. Он продолжал работать у давильного пресса и гнать оливковое масло. Как и прежде, он не играл в общине никакой роли. Его три сына обзавелись семьями, и теперь самой большой радостью для него было играть со своими одиннадцатью внуками. Он присаживался на ступеньки храма Венеры, глядя, как они носятся по площади.

Давний успех Игала, когда он защитил Иудею от статуй Калигулы, вызвал к нему уважение, но оно длилось недолго. Соседи продолжали считать его честным, но простодушным человеком, не искушенным ни в делах, ни в управлении. Он был уважаемым членом синагоги, постоянно молился в ней и совершенно не пытался как-то выделиться в религиозной иерархии. С годами он стал слегка сутулиться, и теперь его худоба бросалась в глаза, хотя раньше он был довольно плотным. Волосы поредели и поседели, а щеки впали. В его серовато-зеленых глазах часто мелькал намек на улыбку. Он счастливо жил со своей женой Берурией, не испытывая никакой зависти к своим более удачливым соседям по общине, которые то и дело ездили на какие-то важные встречи в Иерусалим или Кесарию.

Как ни странно, место Симеона как главы общины унаследовал Нааман, его давний спутник, и, если бы кто-то опросил хоть дюжину граждан Макора, кто четверть века назад был героем сопротивления римлянам, все бы без промедления ответили: «Рав Нааман. Он отправился в Птолемаиду и предупредил генерала Петрония, чтобы тот и не думал доставлять каменных идолов в Иудею». Понятно, что такая слава досталась Нааману, потому что, когда Игал вернулся после столь тяжелых испытаний, он постарался забыть их и вернулся к жизни обыкновенного давильщика оливкового масла. Нааман же явился, буквально преображенный чудом, которое на его глазах сотворил Бог. Без промедления и даже не посоветовавшись с женой, он в тридцатипятилетнем возрасте бросил свои заботы землепашца и перешел под покровительство осторожного старого Симеона.

– Возьми меня в ученики, – сказал он этому почтенному человеку, – чтобы я мог понимать пути Господни. – Много лет этот необразованный крестьянин изучал священные книги, обсуждал заключенные в них наставления и наконец стал ученым мудрецом, у кого были все права возглавить религиозную общину. И теперь в свои шестьдесят пять лет он был досточтимым белобородым старцем с чистыми голубыми глазами и тихим голосом. Его мудрость пользовалась уважением по всей Галилее – и к нему приходили за советом из самых дальних деревень. Он был ученым человеком, и евреи называли его «рав».

С Игалом он поддерживал нечто вроде дружбы, потому что считал его одним из самых надежных евреев в Макоре, но ему никогда не приходило в голову обеспечить Игалу какое-то более достойное положение. Хотя Нааман в своей новой ипостаси обрел большие возможности, Игал оставался тем, кем он всегда был: честным работягой, судьбой которого никто не интересовался. Строго говоря, если бы кто-то решил найти самого типичного еврея Галилеи, то им бы оказался Игал: набожный, спокойный, преданный семье и поддерживающий прочные отношения с Богом.

Но весной 67 года даже самые флегматичные евреи впали в беспокойство. Вот уже около года народ бунтовал против Рима, потому что Иудея отказалась и дальше терпеть унижения от своих правителей. В ответ на провокации римлян евреи Иерусалима восстали, перебили римский гарнизон и подняли на мятеж других. В отместку римляне убили двадцать тысяч евреев в Кесарии и пятьдесят тысяч в Александрии, столице Египта. Даже в таком маленьком городке, как Птолемаида, они вырезали две тысячи евреев, и горе легло на эту землю. В долинах Галилеи свирепствовали вооруженные банды – сначала евреи, потом римляне, затем зелоты, а теперь просто разбойники, которые убивали и грабили с варварской жестокостью.

Макор, окруженный надежными стенами, был избавлен от насилия, царившего в то время, и рав Нааман надеялся, что их маленький городок так и продолжит жить, пока не появятся войска императора Нерона и не наведут порядок в этих местах. Тогда Макор заверит Рим в своей преданности, глупого правителя уберут, и жизнь наладится. Откровенно говоря, рав Нааман нетерпеливо ждал появления легионов.

Но в своих планах он явно не учел давнего приятеля Игала. К удивлению Наамана, давильщик из оливковой рощи сказал на собрании в синагоге: «Мы снова должны оказать сопротивление мощи Рима». Когда удивленные слушатели спросили, что за глупость он имел в виду, Игал объяснил: «Вы или защищаете Бога, или нет».

Вмешался рав Нааман:

– Мы не должны сопротивляться Риму, потому что он был обязан подавить восстание в Иерусалиме. И обещаю вам, как только с ним будет покончено, у нас снова воцарится мир. Под управлением властителя, назначенного Римом, евреи будут пользоваться религиозной свободой.

– Свободы не будет, – сказал Игал. – Кусок за куском они нас поглотят.

– Что этот человек понимает в общественных делах? – поглаживая свою уважаемую бороду, спросил Нааман. – Он что, встречался с римлянами в Кесарии? Знает ли он, какое зло мы причинили в Иерусалиме?

– Я знаю лишь, что на весах лежит судьба нашей земли, – упрямо сказал скромный давильщик оливкового масла. – Я знаю лишь, что, если мы не окажем сопротивления, нас, как рабов, погонят из Макора. Мы должны оказать сопротивление Риму.