Майкл Мойнихам - Князья Хаоса Кровавый Восход Сатанинского Андэграунда

им существом.

Подобная метаморфоза играла также значительную роль среди берсеркеров

и вервольфов - происходила она иногда сознательно, иногда нет. Эти воины

носили волчьи шкуры, ремни их были спялены из волчьего волоса, они пили

особые напитки, в которые, вероятно, подмешивались наркотические вещества.

В 1691 году в теперешней Латвии произошел такой случай: старый

крестьянин по имени Тьез вдруг начал постоянно рассказывать о том, что он

является членом стаи вервольфов, о том, как одевая волчьи шкуры они

превращаются в волков, приобретая при этом невиданную силу, о том, как они

охотятся на настоящих или воображаемых врагов, как рвут на части животных

или спасаются от собак.

Этот старик в свои восемьдесят все ещё был вервольфом и хотел перед

смертью передать свою силу молодому преемнику. Он сам был посвящен в

вервольфы таким же старым крестьянином, передавшим ему свою волчью шкуру.

Отныне в определённое время года - в частности, в зимнее и летнее

солнцестояния - он должен был обращаться, будь то по своей воле, или нет,

в волка. Выбора у него не было, и хотел ли он использовать свою силу или

нет, не имело значения, даже если бы он решил бороться с ней.

<���В старину жили на свете молодцы, которые в особый день надев

колдовскую шкуру, превращались в вервольфов. В обычной жизни же были они

такими же, как и все, а может и лучше: были они добры и дружелюбны и

никогда не причиняли никому вреда. Но когда принимали они волчью личину,

нужно было опасаться их. Многие из этих несчастных хотели избавиться от

проклятых шкур, но...>

Г.Гойе, Р.Фольтер <���Фламандские былины>

II

Упоминания о <���Дикой Охоте>, стае мрачных силуэтов призраков-воинов,

мы находим во многих легендах. На своих конях они мчатся ночью по лесам,

ведомые Одином, одноглазым покровителем мёртвых, или же женщиной-всадницей

- в христианские времена трансформировавшиеся в архангела Михаила и его

воинство. Чёрными всадниками, несущимися по грозовым облакам, были души

падших воинов, возвращающимсия в родной край в определённое время - чаще

всего во время зимнего солнцестояния, когда в течение двенадцати дней на

землю приходят призраки, а также во время карнавала, называемого Фашинг

(Fasching).

Австрийскому фольклористу Отто Хефлеру в своих книгах <���Тайные

обрядовые сообщества германцев> и <���Культы перевоплощения> удалось

доказать, что <���Дикая Охота> была не мифологической интерпретацией бурь,

гроз или птичьих стай, как полагали многие исследователи, но являлась

союзом мифологии и фольклора, мифа и реальности, а также важнейшим

элементом нордических мистерийных культов.

В этих легендах он усматривал упоминания о первобытных, подчас диких

обычаях, в которых принимали участие молодые, как правило, неженатые люди

на празднества и гуляния. Они образовывали некие союзы, и то, чему в них

учили, должно были оставаться тайной за семью печатями - разительное

сходство с тайными средиземноморскими культами.

Хефлер также отмечал некоторое сходство этих культов перевоплощения в

животных и демонов, с культом Митры, в котором посвящённые различного

уровня носили маски львов и воронов. Таким образом юноши олицетворяли души

своих далёких предков. Хефлер подчеркивал, что в германском

Weltanschauung, как и во многих других дохристианских культурах не

существовало чётких границ между этим и загробным миром - эти границы были

весьма размыты. Обычаи этих культов были весьма жестокими. Употребляя или

же нет наркотические вещества, их члены достигали тевтонской ярости,

которую Хефлер называл <���сознательным экстазом ужаса>, который мог доходить

до различных крайностей:

<���Этот тип религиозного <���расширения реальности> вовсе не являл собой

лишь удовольствие, получаемое от оргии, но был скорее своеобразным долгом

перед умершими. ...В экстазе рушились границы индивидуального сознания, но

не границы порядка: человек должен был достичь надиндивидуальной общности

с умершими>

<���В германских племенах берсеркеры олицетворяли необузданную страсть,

воображение, вдохновение, что для полноценного существования общественного

организма не менее важно, чем консервативная функция, которую исполняли

более взрослые родичи или же старцы.>

Георгий Думезил

Любопытные детали, касающиеся <���Дикой Охоты> были найдены мною в

диссертационной работе Кристины Иоханнессен, посвящённой нордическому

молодёжному костюму. В Норвегии <���Дикую Охоту> называли <���Оскорей>,

<���Оскорейди>, <���Оскорейен>. Это слово, более не употребляющееся в

современном норвежском, означало <���ужасающая скачка>, <���громоподобная

скачка> или же <���скачка Асгарда>, все эти коннотации взаимно дополняли одно

и то же понятие.

Кроме того, выясняется, что в Норвегии вплоть до конца прошлого

столетия (!) среди молодых людей существовал обычай на праздники носить

шкуры, меха и маски.

<���Неистовая скачка, как правило, заканчивавшаяся погромами и

разрушениями, была естественной вещью для этих людей. Но в то же время, в

ней всегда соблюдались определённый порядок, определённый закон, и конечно

же, традиция; и объяснять с психологической точки зрения это явление одним

лишь буйством молодых людей, неверно>

Кристина Иоханнессен

Обычно в таком облачении они появлялись ночами в дни зимнего

солнцестояния. Они носили маски на лицах, рядились в диковинные одежды и

придумывали себе вымышленные имена, чтобы остаться нераспознанными. Иногда

они ходили пешком, но чаще ездили верхом. Их задачей было наказать того,

кто нарушал карнавальные традиции. Мстили, а точнее, вредили, они как

могли: заколачивали двери, забивали трубы, похищали или крушили домашнюю

утварь или вешали в кухне козла. Самой же вожделенной их целью было

хозяйское пиво - бочонки или бесследно исчезали, или же на утро вместо

ячменного напитка в них оказывалась вода или лошадиная моча, либо моча

самих <���неуловимых мстителей>. Кони, как правило, тоже были краденые: на

ночь они становились собственностью Оскорея. Наутро крестьяне находили

своих лошадей в стойлах загнанными до полусмерти, или, того хуже, им

приходилось ещё долго искать их, потому что <���всадники апокалипсиса> {|

могли бросить их где вздумается. В Nordisk Jul (<���Нордические святки>)

шведский собиратель фольклора Хильдинг Силандер описывает празднование дня