Юрий Вяземский - Детство Понтия Пилата. Трудный вторник

Причем – обрати внимание, Луций! – как только Первая когорта начинала испытывать затруднения, ей с левого фланга приходила на помощь Вторая когорта. И наоборот: когда приходилось туго когорте Курция, ее с правого фланга выручала когорта Лелия.

Противник дрогнул и попятился. Казалось, не хватает еще одного небольшого усилия, чтобы воинственные марсы обратились в бегство.

(4) Но тут – злосчастная судьба! – с востока на оставшиеся когорты Восемнадцатого легиона обрушились сначала бегущие легионеры Девятнадцатого, а затем – преследовавшие их хаттские конники и пехотинцы.

Легат Публий Кальвизий по-прежнему бездействовал. И командование взял на себя его друг, военный трибун Цецилий Лакон, который, приняв бегство Девятнадцатого за общее отступление, что есть мочи прокричал:

«Приказ командующего! Отступаем в ущелье! Лицом к противнику! Сохраняем порядки!»

Но не было, Луций, никакого приказа! Равно как не было и не могло быть никакого порядка! Началось паническое бегство, тем более страшное, что бежали в тыл доблестно сражавшимся с марсами когортам.

Лелий, однако, то ли вовремя заметил, то ли предвидел эту опасность. Он подбежал к своему сопернику Курцию и злобно приказал:

«Я забираю твою когорту. А ты скачешь к триариям, своим, моим, чужим, и, развернув их против бегущих, отражаешь это стадо. Если надо убивать – убивай!»

«Страшный приказ, – ласково ответил ему Курций. – Но я постараюсь его выполнить, командир».

И выполнил, выставив решительный заслон и отвернув бегство от сражающихся легионеров Восемнадцатого.

(5) Ты спросишь, а что делал и как вел себя Семнадцатый Друзов Великолепный?

В тот момент, когда хатты напали на Девятнадцатый, этот легион с севера и, стало быть, с тыла начали атаковать пешие и конные бруктеры.

Херускская конница развернулась и стала оттеснять нападавших. Но тут Арминий подскакал к Публию Квинтилию Вару, который в обратном движении к Ализону, в целях пущей безопасности помещался со своими батавами среди когорт Великолепного, – Арминий подъехал и сказал полководцу: «Их мало, как мне донесли. Твои великолепные легионеры с ними легко разберутся. Главное же нападение ожидается в районе обоза. Повели мне и моим конникам охранять войсковую казну».

Вар согласился и повелел, тем охотнее, что Арминий назвал его личные сокровища «войсковой казной».

Херуски ускакали, а легионеры Семнадцатого двинулись на бруктеров. И действительно: скоро стали теснить противника – сперва в центре сражения, затем – на правом фланге.

Но, доблестно отбрасывая беспорядочные германские отряды, римские легионеры почти не наносили им потерь (конницы ведь не было!) и постепенно все больше и больше отдалялись не только от обоза, но от других легионов, которые, как мы знаем, вели кровопролитные бои на юге, с хаттами и марсами.

Вара-полководца общее положение ничуть не беспокоило. Ему хотелось примерно покарать якобы слабосильных бруктеров.

Трибуна, прибывшего от Тогония Галла с просьбой о помощи, Вар не только не выслушал, но велел батавам-охранникам гнать его обратно: у нас, дескать, и своих дел хватает.

(6) Наступление на бруктеров прекратилось лишь тогда, когда сначала остановились, а затем стройными порядками стали отступать Первая, Вторая и Третья когорты.

«Что вы делаете, олухи?! – кричал на их примипилов легат Семнадцатого, Варов сынок. Но центурионы молчали, потупив суровые взгляды и сжав упрямые рты. И вместе с ними, с орлоносцем и значконосцами продолжали отступать легионеры, не обращая внимания на приказы легата и трибунов.

(7) Наконец стало известно, что Девятнадцатый и Восемнадцатый легионы покинули поле боя и отступают в западном направлении, что они понесли тяжелые потери, что Тогоний Галл убит.

«На помощь! Во имя богов, немедленно на помощь нашим братьям и товарищам по оружию!» – любуясь собой и чуть ли не прослезившись, радостно воскликнул Публий Квинтилий Вар.

И Семнадцатый Великолепный, оставив для прикрытия Девятую и Десятую когорты, двинулся на воссоединение с другими легионами.

XIII.А вот что, Луций, происходило у обоза.

Напомню, что турма отца охраняла арьергардную часть обоза, и следом за нами шел Семнадцатый легион.

Мы видели, как он поворачивался и развертывался, как мимо нас в сторону головной части обоза пронеслись херускские конники.

Отец подошел к Минуцию Магию и сказал:

«На нас сейчас нападут. Вели сугамбрам окружить обоз. Пусть эти самые… как их?… убии… пусть они защищают обоз с запада. А я буду прикрывать его с востока.

«А ты… это самое… как тебя, – передразнил его мальчишка-трибун, – послушай, Испанец, откуда ты знаешь, что на нас нападут?»

«Чувствую», – невозмутимо ответил отец.

«Здесь, в этой проклятой Германии, никто ничего чувствовать не может», – сострил Минуций и повернулся к Пилату спиной.

А отец призвал своих декурионов – Гая Калена, Квинта Галлония, Туя-галлекийца – и тихо стал совещаться.

(2) Когда Семнадцатый легион начал теснить бруктеров, обозные служители разом покинули обоз и, захватив веревки, устремились за наступавшими легионерами, в надежде на добычу.

Тогда к отцу подъехал на мохнатой и коротконогой лошаденке убиев предводитель (они почти не слезают со своих лошадей, эти убии, и некоторые даже спят на них).

«Что… делать… будем?» – спросил он, с трудом выговаривая римские слова.

«Сначала перестань дрожать», – усмехнулся отец.

И действительно, громоздкий галл выглядел, по меньшей мере, растерянным. Испуганно озираясь и указывая то на восток, то на запад, он что-то пытался объяснить Марку Пилату, говоря вроде бы на латыни, но лично я в этой латыни почти ни слова не мог разобрать.

«Я римлянин и не говорю по-галльски, – сурово прервал его отец. А затем произнес, словно к самому себе обращаясь: – Толку от тебя и твоих долговязых всё равно никакого. Но лучше встань по ту сторону обоза, чтобы не мешаться у меня под ногами».

Убий благодарно кивнул, как будто бы понял, и отъехал.

А Марк Пилат направился к своему мавританцу.

Он едва успел сесть на коня, как на обоз с востока и с запада одновременно напали конные бруктеры.

XIV.Милый Луций! Это было мое первое сражение! Вернее, впервые в жизни я видел бой в непосредственной близости от себя и, хотя сидел на телеге, а не на коне, в любой момент мог быть ранен или убит выпущенным из пращи камнем, или дротиком; или кто-то из германцев, прорвавшись к обозу… Ты думаешь, я испугался? Клянусь приязнью Фортуны, я чуть не свернул себе шею, пытаясь ничего не пропустить в общей картине боя! Если я дрожал, то от восторга и возбуждения…

Но я не начну вспоминать свои детские ощущения… Нет, продолжая играть взятую на себя роль историка, кратко и сухо сообщу тебе.