Леонид Гиршович - Тайное имя — ЙХВХ

— Ты знаешь что. Неважно. Он далеко, он не услышит, Ривка там же. Арона сцапали англичане, тоже на пути в Америку. Он всегда водился с турками. Из Аронсонов ты одна — да, Сарра? — кто здесь остался. Но ты же мапка, твой любимый герой Шаббтай Цви. У тебя с оттоманами свои счеты. Продолжать?

— Продолжай, Нааман, — сказал Авшалом. — Я хочу понять, куда ты клонишь.

— Куда я клоню, Ави? Ты был у Арона в помощниках, помолвлен был с Ривкой, теперь ты с Саррой. Ты сам без пяти минут Аронсон. Ты и она всё, что слышали от Арона, сразу передавали англичанам. И что он плывет в Америку с предложением от турок, тоже передали. Под честное слово, что англичане ему ничего не сделают.

— И с чего ты это взял? — спросил Авшалом. Сарра же молчала и только глядела на М о сковичи деревянным взглядом.

— Дымок витает, без огонька не бывает.

— Нааман, если тебе больше нечего сказать на эту тему, сменим ее на другую, — Авшалом достал кисет, на котором безутешная Мэри вышила новозеландского барашка, и набил папиросу. — Будешь?

— Нет, спасибо. Где ты русские гильзы берешь?

— Старые запасы.

— Мы союзники, — Нааман вынул из портсигара короткую английскую сигарету и чиркнул спичкой о стену, уже почерневшую. Авшалом, прикурив, кивнул. — Я, — продолжал Нааман, — недавно разжился английскими сигаретами. Спасибо Ёсику Лишанскому.

Авшалом молча любовался колечками дыма, которые пускал одно за другим.

— Послушай, чего ты хочешь? — сказала Сарра. — Виляешь туда-сюда… Ёсик-шмосик… Можешь прямо сказать?

— Могу, Сарра. Ёсику-шмосику бедуины тащат всякую всячину в обход проволочных заграждений. А у меня в Ришоне заль де дегустасьон. У турок языки развязываются после второго стакана. Я предложил Лишанскому привлечь своих бедуинов к чему-нибудь поинтересней, чем контрабанда.

— Это твое дело, Нааман. А мы тут при чем?

— Это наше общее дело, Сарра. Я предлагаю нам объединиться.

Сарра с Авшаломом переглянулись. В глазах у Сарры вопрос. Авшалом кивнул ей.

— А мы уже и так объединились, Нааман, — сказала Сарра. — Лишанский просто забыл тебе об этом сказать.

— Выблядок… (Бен зон а .) И вы всё знали?

— Нааман, честь тебе и хвала, что ты пришел к нам. Нас уже много, но это театр в темноте. Разведданные передаются по цепочке, и куда ведет наша цепочка, сколько таких цепочек — никто не знает.

— Ави, я ни о чем тебя не спрашиваю, это освобождает тебя от необходимости мне врать.

— Спасибо, Нааман.

«Годы шли, а гости нет», крылатая фраза. К чему это было сказано, кем и когда — Бог весть. Темно по смыслу. Но есть в этих словах нечто, чего никаким смыслом не затмить. Другими словами, фрегату «Монеган» уже давно пора быть здесь, но до сих пор лампа, выставленная в окне, никого не приманила. Все повторялось: к неопределенности с кораблем прибавилась неопределенность с Ароном. Сообщения, поступающие отовсюду, устаревают. Мойше Нейман, военврач, пока лечил от мнимой дизентерии капитана второго ранга Детлефа Лооса, перерисовал карту минных постановок в районе Сура. Но карта не могла быть передана на «Монеган», поскольку «Монеган» подорвался на мине ввиду отсутствия этой карты. Заколдованный круг это когда причина и следствие, как два клоуна, носятся друг за другом вокруг афишного столба. Порадуемся хотя бы за лейтенанта Вулли: он спасся и до конца войны пробудет в лагере для военнопленных в Ливане.

Сколько же можно тешить себя словом «задержка»? Ждать и надеяться, что «Монеган» появится со дня на день? И то хлеб, что голубь долетел, — в чем у НИЛИ не было ни малейших сомнений, раз вторжения в Египет не последовало [134]. Вот такая причинно-следственная зависимость. Ничего удивительного. Признательны же мы Голубю — сиречь Духу Святому — за то, что вода сошла. Или, на худой конец, пьянице Ною, которому море по колено.

Лишанский вызвался идти. У Сарры отлегло от сердца. В ушах голос Товы: «Лишанский пусть идет, Ёсик. Его пуля не берет».

— Меня бедуины за два дня доведут, — и подмигнул: — А по пути танец Анитры исполним.

И вдруг Авшалом увязался за ним.

— Нет, мы пойдем вместе.

Сарра отчаянно пыталась отговорить его:

— Вы вдвоем уйдете, а я одна останусь, да?

— Возьми себе в помощники М о сковичи. Вы издевались все над ним, а он парень очень ценный.

— Авшалом, пойми, мне не разорваться между Атлитом и Зихрон-Яковом.

Нет, хоть ты тресни. Он побежал следом за Ёсиком. Страшная догадка: а если не за Ёсиком? А если от нее убегал…

— Нет! Нет! Нет! — Сарра уронила голову на стол, за которым сидела, и принялась стучать кулаками. — Не-ет!

Но, пробуксовывая, ее «нет» только сильней увязало в его «да».

— Это ты пойми, что без меня он не договорится с англичанами, только все испортит. Это еще хуже, чем Алекса было бы послать.

Долгие проводы — лишние доводы. Сборы как таковые заняли несколько часов, но перед этим два дня с утра до вечера шла «закупорка» агростанции — Аронова детища. Сарра останется в Атлите — «ждать и надеяться», глядя на море. Местоположение делало Атлит естественной базой НИЛИ. Отсюда могла проводиться эвакуация под покровом ночи. Но здесь могла происходить и высадка десанта. Судя по обстановке.

Атлит. Руины Шато де Пелерин. Сейчас закрытая зона, пункт базирования морских коммандос

Нынешняя обстановка вынудила Сарру дать простор боковому зрению своих информаторов в отношении друг друга. Она оставалась одна: без Арона, теперь без Авшалома, без Лишанского. Перед тем как они отправятся, она пренебрегла конспирацией устроила встречу подпольщиков, прежде только догадывавшихся друг о друге. Легко себе представить групповое фото: «Участники еврейского подполья, действовавшего на территории Палестины в 1916–1917 гг. Слева направо стоят: Нааман М шсковичи, Иосеф (Ёсик) Лишанский, Эйтан Белкинд, Насер Анем. Сидят: Рафаэль (Рафи) Абулафия, Това Гильберг, Сарра Аронсон, Авшалом Файнберг, Реувен Шварц. Художник-светописец О. Налбандян». Это тогда Сарра сказала Белкинду — кузену Авшалома, с которым встретилась лишь однажды, в январе семнадцатого года: «Твой рассказ произвел большое впечатление в Каире» (о зверствах и убийствах в Дайр-эз-Зауре).

Авшалом и Сарра

Но если групповая фотография не более чем плод нашей разыгравшейся фантазии, то фото Авшалома с Саррой, на прощание сделанное Товой, сохранило память об этом дне. Головки, идиллически склоненные по канону тогдашних фотопортретов, не скроют давно уже привычных будней этой пары. Авшалом перед объективом в романтической готовности к щелчку затвора, укрощенной Сарре не до «красот любви». На ней тонкая блузка в полоску, с открытой шеей — она-то остается дома, тогда как Авшалом уже одной ногой… в пути. На нем теплый свитер под самое горло, толстый твидовый жилет и такой же пиджак — или это пальто? «Никогда еще в своей жизни Авшалом так не мерз, как в середине октября в Африке». А тут январь. Сейчас они простятся. («Нет! Нет! Нет! — бьется она головой о стол, за которым они сидят. — Не-ет!»)