Леонид Гиршович - Тайное имя — ЙХВХ

Запись от девятого числа: «Сегодня утром в девять приблизительно с четвертью умерла Сарра. Своими мучениями она не искупила зло, которое принесла людям, — таково всеобщее мнение. Чего им не хватало? У них столько денег. Лишанского ищут по всей стране. Представители Зихрон-Якова отправились на переговоры с командованием „Ашомер“. Если в „Ашомер“ его укрывают, то чтобы выдали. Пока что угрозу уничтожить виноградники не привели в исполнение. Молимся».

Говорится: как сквозь землю провалился. Лишанский провалился без всякого «как». Prunus spinosa, куст терновника, ссудивший Сарру венцом под небывалый процент (и не снившийся ее батюшке), посреди выстриженного лабиринтом газона скрывал «свищ» — тот самый лаз, которым можно было выбраться в виноградники, а там ищи-свищи.

Иосеф Лишанский

Безоружный — это значит в чем мать родила. Да еще без гуруша в кармане. Прежде всего очутиться как можно дальше от Зихрон-Якова. Но когда нет товарняка, чтобы вскочить на подножку, нет грузовика, чтобы незаметно юркнуть под брезент, пока дальнобойщик справляет нужду…

«Он далеко уйти не мог», — говорят преследователи. И правда, беглец, как заяц, вынужден петлять в одном и том же месте. «Если ты себя не видишь, это не значит, что и другие тебя не видят» (руководство по игре в прятки).

В Каркуре, в нескольких километрах южнее Зихрон-Якова, он нарушил восьмую заповедь: украл пару бейгалах, пышущих жаром, пригрозив булочнику угрозой нарушить и предыдущую заповедь.

— Убью, — и, свирепо ощерившись, провел поперек горла большим пальцем.

— Это тебя ищут? Бери еще. Но я тебя не видел.

Это единственный раз, что Лишанский встретил к себе сочувствие что ему посочувствовал еврей. Мадам Паскаль, приютившая его, не в счет: христианка и одинокая женщина. Остальные видели в Лишанском одного из тех, по чьей милости турки, с которыми столетия любовь да совет, записали нас во враги, как будто мы армяне, — так с теми хоть русская разведка постаралась, а мы сами полезли к англичанам с непрошенными поцелуями.

Уже в темноте Лишанский натолкнулся на фуру, груженную украденным со склада оружием, причем сам «потерпевший», некто Риклис, с сержантскими нашивками, сидел там же со своей зазнобушкой, а правил фурой Гилади, старый знакомец Лишанского.

— Мир, Исрулик, — сказал Ёсик, оставаясь в темноте.

Гилади посветил в его сторону.

— Мир тебе… Ты знаешь, что тебя повсюду ищут?

— Хороший вопрос. Если б я не знал, что бы я здесь делал, по-твоему, — со связкой баранок в одной руке и с револьвером в другой? — Лишанский демонстративно держал правую руку за пазухой.

— И что ты собираешься делать?

— А что бы ты мне посоветовал? Напроситься в попутчики к тебе, и чтобы ты укрыл меня в Кфар-Гиоре? [160]

— Я бы тебе посоветовал, — сказал Гилади, — я бы тебе посоветовал… Я помню тебя одним из нас. Если бы ты был шомером, ты бы не нуждался в моем совете. Застрелись. И ценой своей жизни спасешь других. У тебя все равно нет выхода. Тебя выдадут. Вас все проклинают. А так станешь героем Израиля, а не предателем. И назовут Кфар-Гиору твоим именем: Кфар-Лишанский.

Лишанский правой рукой сделал резкое движение. Трое на телеге вздрогнули.

— Застрелиться, да? А если мне не из чего? — он выпрастал из-под рубахи руку и показал пятерню. — У меня нет оружия. Одолжи мне свое, или побоишься? Пока твой чауш пистолет достанет, Ёсик весь барабан в него разрядит. Ну так что, может, сам и пристрелишь? А я думаю, Исрулик, что все дело здесь в расписках, которые мне выдавал Дизенгоф. Там написано, сколько шомеры получили от НИЛИ, — пятьдесят тысяч. Мы храним отчетность… Ну как? Я тебя переиграл в дамки?

— Садись, — сказал Гилади.

Исраэль Гилади

Ехали молча. Каменистая дорога — понакиданное в спешке оружие стучало и лязгало друг о дружку стволами. ВдругЛишанский спросил:

— Но мы едем не в Кфар-Гиору, куда мы едем?

— В Явнеэль.

Явнеэль — столица шомеров. Представил себе, как начнутся споры: «Что делать с Ёсиком?» А Исрулик на это: «Товарищи, у них наши расписки. По ним выходит, что англичане нам платят. Если попадет в руки…»

(Выданные Дизенгофом расписки забрал Арон, и в руки Тешкилят-и-Махсуса они попасть не могли никак. Эти неизвестно на что потраченные 50 тысяч шомерам еще припомнят во время партийных междоусобиц, но НИЛИ к тому времени уже будет за бортом истории… или наоборот, на борту, огромном, бескрайнем, перфорированном огоньками, которые то погаснут, то потухнут, по рассказам очевидцев.)

Тогда поджавшие хвосты шомеры спросят Ёсика: «Чего ты от нас хочешь?» — «Я хочу…»

А чего ему хотеть? «Сарра…» Только сейчас вспомнил о ней. Даже в голову не приходило сдаться ради ее спасения, пожертвовать собою — сделать то, что она сделала, не задумываясь, пройдя через все муки, уготованные ей. Лишанский трус?

Маня Вильбушевич, раструбившая на весь Эрец Исраэль, что Лишанский — предатель, что это он убил Ави, и та не посмеет назвать его трусом. Так кто же он? Но ему не до рефлексий. Задремавший было на плече у своей соседки, Лишанский попросил пить.

— На… Все не пей, больше нету, — сказала добрая самаритянка.

Нащупал в темноте флягу…

Выстрел оглушительный, так бывает, когда прямо над ухом. С перепугу лошади понесли, а Лишанский вместе с флягой остался лежать на земле.

— Ты что! Ты же меня чуть не убил! — заорала женщина на своего любезного дружка.

— Что ты наделал, Риклис? — крикнул Гилади через плечо.

— Должен же был кто-то это сделать, — сказал Риклис.

— А вдруг он только ранен. Надо посмотреть.

— А чего смотреть, ты же не будешь добивать.

— А ты?

— Я свое дело сделал, — сказал Риклис. — Да ладно тебе. Все в порядке. Пошлешь завтра своих ребят в полицию. Скажешь: так и так.

Лежа на земле, Лишанский с облегчением услышал звук удалявшихся колес и стихающий цокот подков. Притворяться мертвым лисом не пришлось. Не берет Ёсика пуля, что хочешь говори. Лишь разорвала кожу между большим пальцем и указательным. Промахнуться с такого расстояния, это надо уметь.

Закусив край рубахи, здоровой рукой он оторвал лоскут и замотал рану. Однако! Возможность быть приконченным своими он не принимал в расчет. Напротив того, надеялся с их помощью добраться до Верхней Галилеи и там отсидеться у друзов. Теперь остается только юг. Без денег, без оружия — да и рукоятку не сожмешь, пока рана не заживет. Нет-нет, по-другому это чувство не передать: как будто ты стоишь голый средь бела дня посреди города. Разве что какая-нибудь женщина этим прельстится. Такое случается.