Виталий Коротич - От первого лица [litres]

– Не ври, – четко артикулируя, сказал Горбачев. – Я слежу за этим. Хочешь, расскажу один? Стоит очередь за водкой, и последний в очереди говорит: «Что за безобразие! Пойду-ка набью Горбачеву морду за такие порядки!» Через час возвратился. «Ну что, набил?» – спрашивают из очереди. «Нет, там очередь еще больше!..»

– Кто вам это рассказывает? – спросил я.

– Рассказывают! – протянул Горбачев и тут же добавил: – Я с людьми на местах часто общаюсь. Даже по телефону. Я дорожу тем, что ко мне простые люди хорошо относятся, самые простые, знаешь…

Вот это уже неправда! Тем самым «простым людям» он надоел уже вскоре, они никогда не идентифицировали себя с ним и массово перевели генсека в разряд мудрствующих бездельников, непонятных народу.

Как бы Горбачева ни упрощали, но в тактических играх он бывал вовсе не прост. У него бывали комбинации, просчитанные по-гроссмейстерски, на много ходов вперед, совершенные на грани возможного. Обсаженный со всех сторон старой чиновничьей гвардией, стукачами и солдафонами, он постоянно решал немыслимую задачу: как проскочить вперед, не доводя их до крайности, даже демонстрируя им, что все либералы и щелкоперы зажаты у него в партийном кулаке. Он фантазировал про реформы и рассуждал с партократами про общее дело, а у тех его не было с реформаторами, разваливающими ИХ страну.

Я не раз говорил и повторю: Горбачев – личность трагическая. Не то чтобы с каждым годом – с каждым месяцем, особенно быстро в конце карьеры, уходила из него картинная комсомольская бодрость, нарастала боль. В нем было что-то от хорошего спортсмена, ушедшего в прорыв и знающего, что вот-вот его остановят. В Ельцине, которого привычно считают горбачевским антиподом, многие из названных качеств повторялись; все-таки они с Михаилом Сергеевичем одного политического поля ягоды. Но Ельцин достиг того, чего у его всесоюзного предшественника не было: народ очень часто себя с Ельциным отождествлял. Никогда сибирские шахтеры или машиностроители с Урала не идентифицировали себя с Горбачевым, а Ельцина (того еще, машущего ладошками в троллейбусе, – не все ведь знали, что за троллейбусом следует начальственный лимузин) признавали за своего. Одно время это продлевало политический срок российского президента; вначале Ельцин всего на чуть-чуть, но меньше зависел от своего окружения. А затем – растворился в нем и пропал…

Горбачев не был огненным ангелом с мечом в правой руке. Он постоянно хитрил, постоянно боялся за себя. Помню, как он кричал на нас, редакторов, 13 октября 1989 года. Он обвинял прессу в безответственности, в разнообразных загибах-перегибах и в плохом служении партийному делу. Затем он поднял в зале Старкова, редактора набирающих популярность «Аргументов и фактов». Помню звенящую тишину, когда Горбачев совершенно по-хрущевски тыкал пальцем в Старкова и кричал, сверкая неизменными очками в тонкой оправе, что на его, Старкова, месте он бы немедленно подал в отставку и ушел из газеты. А все дело было в опубликованном «Аргументами» опросе общественного мнения, согласно которому Горбачев уже не был первым по популярности политиком, а его заместитель Лигачев и вовсе оказался в конце реестра. Горбачев лютовал так, будто редактор разгласил секрет изготовления немыслимой бомбы или еще чего-то, на чем зиждется державная мощь.

Когда он кричал, никогда не было страшно. И неожиданно не было. Будто глядишь в записи матч, о результате которого знаешь. И эта атмосфера вялости расползалась вокруг генсека ЦК партии, которого никто не боялся.

Меня вызвал для беседы партийный идеолог Вадим Медведев, и я ахнул, увидев у него в кабинете на столе для совещаний кофейные чашечки и печенье.

– Угощайтесь, – предложил секретарь ЦК. И после паузы, полистав последний номер «Огонька», сказал: – Читая ваш журнал, Виталий Алексеевич, люди перестают верить в социализм.

Я разжевал вкусное печенье и позволил себе не согласиться:

– Это посещая ваши магазины, люди перестают верить в социализм…

– Так мы ни до чего не договоримся, – сказал Медведев.

У меня было точно такое же ощущение.

Еще раз ощущение того, что страна стоит на пороге перемен и никто уже ни с кем не договаривается, пришло ко мне по вовсе неожиданной линии. Театр на Таганке отгастролировал в Париже, и любимый актер театра Валерий Золотухин пришел в редакцию и принес мне в подарок трость со шпагой. Знаете, есть такие, полые внутри, трости, где рукоять соединена с клинком, упрятанным вовнутрь деревянной части этой красивой палицы. В общем, по глупому мужскому обыкновению, я расплылся от счастья, получив в руки оружие. Когда зазвонил телефон правительственной связи, я воспринял вызов не очень сосредоточенно и опомнился уже в том самом первом подъезде ЦК, сжимая в руках драгоценный подарок: трость с острой шпагой внутри. Что было делать? Сдать трость в гардероб? Прапорщик, принимавший одежду, непременно заинтересуется предметом, развинтит трость, и я влипну. Не сдавать? Опасно, но я не придумал ничего лучше, чем, хромая, пройтись по всем главным кабинетам, пройти сквозь приемную Горбачева, и меня никто ни разу не остановил. Так, пару раз спросили, в чем дело, и я пожаловался на то, что оступился. Когда-то в вашингтонском Белом доме я трижды проходил через аэродромные детекторы металла, сдал все металлические предметы и даже фотоаппарат, только после этого проникнув в Овальный кабинет к президенту Соединенных Штатов. Нашего же президента попросту не охраняли. Бросили. Он был им неинтересен и обречен на свержение задолго до того, как чиновники составили заговор для этого. Очень потрясла меня эта глупая история со шпагой в парижской трости.

Горбачев ушел. Процесс этот мог показаться взрывным, внезапным, на самом же деле все было логично. Чиновничья власть извергла его из себя, как библейский кит изверг праведника Иону.

Праведник Михаил Горбачев до сих пор ищет свое место в обновляющемся мире, честно содержит на собственные деньги свой фонд, пробует сохранить имя и лицо в стране и в эпохе, где лица с именами мельтешат, будто стекляшки в калейдоскопе.

Очень обидно. Он говорит, говорит, не обладая реальными рычагами воздействия на жизнь. Кинорежиссер Сергей Эйзенштейн когда-то называл таких ораторов «Вулканы, извергающие вату». Очень обидно это. Масштаб перемен огромен, мир переворачивается, а человек, начавший все это, несоизмерим с процессом.

Я отношусь к Горбачеву с огромным уважением. Во время российских президентских выборов 1996 года, когда он вздумал выдвинуться в президенты, я даже воззвание написал от его имени и передал его Михаилу Сергеевичу, уговаривая того не лезть в эту грязную кашу, снять кандидатуру. Нет, он таки полез и получил…