Виталий Коротич - От первого лица [litres]

Эмигрантский писатель Сергей Довлатов со ссылкой на московского режиссера Марка Захарова рассказывал о телефонном разговоре режиссера с Горбачевым. Тот якобы позвонил после спектакля и сказал Захарову, что это было не представление, а «пердуха». Опытный режиссер слыхивал всякие мнения о себе, но все равно внутренне напрягся от такого определения. Лишь через несколько минут разговора он понял, что Михаил Сергеевич хотел сделать ему комплимент и сказать «пир духа», определяя свое впечатление от спектакля. Но, как часто бывает, от великого до смешного – один шаг. Шажок очень маленький и очень обидный…

Когда началась нелепая горбачевская борьба с алкоголем, многие жизни разрушились. В частности, жизни крымских виноделов. Их заставляли выкорчевывать вековые виноградники, уничтожать хранилища вин. Мы в журнале дали большой материал о знаменитом главном виноделе Массандры, который повесился, не выдержав разрушения дела своей жизни. Статья наделала шуму, и от массандровцев чуть поотстали.

Меня виноделы Массандры как-то отловили в Крыму и пригласили к себе в гости, причем – действительно на экскурсию, а не на питие. Виноделы редко бывают азартными бражниками.

Мы бродили по знаменитым подвалам, трогали столетние и постарше бутылки, рассуждали о традициях, о пересадке лоз. Показывая мне коллекционные портвейны, один из научных работников сказал, что недавно к ним с отдыха приезжал Михаил Сергеевич Горбачев с супругой, осматривал погреба, расспрашивал. «А супруга его, – добавил массандровец, – вдруг возьми и ляпни: «Мы вот этого портвейна, Миша, не пробовали, возьми бутылочку».

«А что же Михаил Сергеевич?» – спросил я. «А ничего, – ответил винодел. – Покраснел немного, постоял, а потом буркнул, не оборачиваясь: «Помолчала бы!» Он ведь приехал посоветоваться, можно ли Массандру перевести с выпуска вин на переработку винограда в соки…»

В самом начале горбачевской перестройки, когда мы в России только еще разговорились о воскрешении в нас честности и порядочности, о правдивости и душевном очищении, я по приглашению нескольких токийских газет съездил в Японию. Интерес к нашим делам был огромен, с утра до вечера шли пресс-конференции, меня водили с приема на прием, и японцы в унисон со мной восхищались событиями, происходящими в бывшей стране злых большевиков. В общем, когда в последний день своего пребывания в Японии я после полудня возвращался в гостиницу через район недорогих магазинчиков с бытовой электроникой, то случайно вспомнил, что по-советски ничтожная сумма моих командировочных лежит нетронутая в бумажнике. Я попросил притормозить и вошел в первый попавшийся магазинчик. Все было очень дешево, и моих денег как раз хватило на покупку маленького телевизора. Ничего, подумал я, будет жене на кухне добавочное развлечение – не везти же ей иены в подарок. Я оплатил телевизор, погрузил его в багажник и возвратился в гостиницу. Там меня ожидала съемочная группа японских телевизионщиков. Быстренько выспросив у меня все, что им хотелось узнать, поговорив всласть о высокой морали, укореняющейся ныне в России, телевизионщики в конце вручили мне гонорар за выступление. Заканчивался последний день моего пребывания в Токио, и наконец-то у меня появились более-менее приличные деньги.

Вызвав через гостиничного администратора такси, я отправился к тому же магазину электроники и, как на духу, изложил владельцу свою проблему. «Нет ничего легче, – ответил японец на своем свистящем варианте английского языка. – Я беру у вас все деньги и приму обратно телевизор, купленный вами три часа назад. А взамен я даю вам вот этот телевизор «Тошиба» с очень большим экраном». На мое сообщение, что завтра рано утром я улетаю и мы никак не успеем произвести все обмены, ведь уже конец дня, японец ответил с той же невозмутимостью: «А вы оставьте телевизор, который купили у меня чуть раньше, в гостинице, я его заберу. Ваш новый телевизор вам доставят к рейсу в аэропорт. Нет ничего легче». Я до того устал за день, что плохо соображал, и, продиктовав номер своего рейса, отдал деньги и возвратился в гостиницу. Там, уже после душа и ужина, я принялся размышлять о собственной глупости. Итак: я оставляю телевизор, который купил раньше, я также отдал все свои деньги, а завтра утром улетаю домой без всякой надежды докричаться до токийского магазинчика. То, что никакого телевизора мне в аэропорт не привезут, совершенно ясно. Так я, без сомнения, остался в дураках. Сам виноват.

Утром я скрепя сердце оставил в гостинице маленький телевизор и поехал в аэропорт. Пошел на регистрацию. Возле моей стойки стоял невысокий японец в синем комбинезоне и опирался на огромную коробку с телевизором «Тошиба» для меня. К коробке были пришпилены все гарантийные талоны и кассовые чеки.

В самолете я рассказал о событии японцу в соседнем кресле. Тот никак не мог понять, чему я так удивляюсь, и все кивал головой: «У вас что, могло бы быть по-другому?» Не знаю, как было бы у нас, могу лишь догадываться, но удивление в Москве было искренним; от самого откровенного со словами «Во дают, чудики!» до недоверчивого пожимания плечами.

В общем, телевизор работает без ремонта до сих пор, и я с интересом просматриваю бодрые московские передачи о том, как в новых условиях продолжает совершенствоваться наша мораль.

В Дневниках у Корнея Чуковского есть забавная запись о жилом доме, построенном в начале тридцатых годов для бывших царских политкаторжан. Корней Иванович с удивлением пишет, что те настояли, дабы дом был возведен по всем канонам тюремной архитектуры и в окна были вделаны решетки. Согласно свидетельству автора «Мойдодыра», такое жилье этим самым каторжанам и построили.

Можно посмеяться над несчастными стариками, а можно и примерить их поступок ко многим сегодняшним. Люди трудно врастают в изменившиеся обстоятельства, во многих случаях пробуют утянуть за собой привычные, но давно прошедшие времена и сохранить их возле себя навечно. В медицине это зовется адаптационным синдромом. Состояние это стрессовое, весьма опасное для здоровья, исключения из него приятны и редки. В Бостоне я встретил Жореса Медведева, в прошлом видного российского ученого и не менее видного правозащитника. Он давно живет в Англии, получает там пенсию. В разговоре Медведев обронил фразу о том, что он купил себе квартиру в Обнинске под Москвой: «Мне так надо. Это не продиктовано ничем, кроме внутренней потребности присутствовать при событиях, происходящих на моей родине. А мера моего участия? Не знаю». Сегодня места многих вчерашних героев уже в зрительном зале…