Вера Морозова - Привлеченная к дознанию...

Обвиняемые придвинулись к Сибиряку, придвинулись и застыли. Наступила тишина. Зал притаился. Председатель прервал заседание.

Вечером огласили приговор военного суда. Зловещие тени падали от решетчатых окон... Сибиряка и его товарищей приговорили к смертной казни через повешение. Клавдию ждала крепость и ссылка на вечное поселение в Сибирь.

Осужденные начали прощаться. Железные руки Сибиряка обхватили Клавдию. Они поцеловались в последний раз.

Смертников уводили. Побрякивали прикладами конвоиры. Клавдия с трудом сдерживала слезы. Сибиряк прокричал:

— Боритесь, товарищи! Боритесь до последнего вздоха! Мы еще постоим за себя!

В камере Клавдия долго плакала. И теперь, в вагоне курьерского, вспомнив все это, она залилась слезами...

С приведением приговора в исполнение торопились. Сибиряк это знал. Ночью он развернул план, переданный Клавдией. На вощеной бумажке был нарисован нижний угол двери в камере номер пять, там стоял жирный крест. Между дверным косяком и шершавой стеной узники нашли узкую, едва приметную щель. Когда-то в камере сидел рабочий — боевик с Мотовилихи, ему-то и принадлежал этот тайничок: если в щель осторожно опустить тонкую иглу, то можно зацепить конец суровой нитки, а потянув за нее, достать стальную пилку.

В гулкой ночной тишине раздались приглушенные шаги тюремной стражи. На кованых сапогах войлочные туфли. Двигались воровато, крадучись. И все же Сибиряк услышал их. Услышал и встретил, как боец. Первым вошел грузный Высоцкий, начальник «полуроток», которого ненавидели за жестокость. И сразу же Сибиряк обрушил на его голову кандалы, завернутые в полотенце. Высоцкий ахнул и мешком повалился на пол. Смертники набросились на стражников, смертники крушили тюремщиков кандалами...

По тревоге в «полуротку» ворвались солдаты, открыли стрельбу, коридор заволокло дымом. До самого утра продолжался яростный бой. Сибиряк и его друзья погибли. Их расстреляли в камере. Мутноватый рассвет робко пробивался через решетчатое окно. Всхлипывал дождь.

...За окном была тайга. Паровоз тоскливо гудел.

Переждав несколько дней в Екатеринбурге, Клавдия вновь села в поезд Иркутск—Москва. В купе оказалась семья чиновника, скучная и чопорная. Тихо постукивали колеса, бранились соседи. Девушка лежала на верхней полке и рассматривала знакомые места. Каждая верста, которую с такой обидной быстротой пробегал поезд, дорога и близка до мелочей.

Она даже матери не сообщила, что будет в Перми проездом. И когда поезд пришел в Пермь и она увидела знакомый городской вокзал, ей сделалось так тяжко, грустно и одиноко, что она в сердцах упрекнула себя за излишнюю осторожность.

Поезд стоял, как показалось Клавдии, долго, очень долго. Неподалеку от вокзала возвышались красные казармы. Туда она частенько ходила с Володей Урасовым. Припомнились встречи с Яном Суханеком. Неудавшийся побег Трофимова из башни. Тогда Трофимова и его друзей избили так, что на суде им даже не вынесли смертного приговора. Теперь Трофимов в тюрьме. Осужден надолго. Клавдия знала, что и Лбова казнили... Пермская тюрьма, мрачная, жуткая. Каких героев поглотила она, свела в могилу...

Соседи по купе сошли в Перми. Девушка осталась одна. И вдруг она уловила звон шпор. Ближе... Ближе... Она натянула на голову одеяло и отвернулась к стене. Сердце лихорадочно забилось: неужели все кончено?..

Поезд тронулся. Дверь открылась. Клавдия услышала, как новый пассажир положил вещи. Осторожно кашлянул. Постоял. Она почувствовала его взгляд. Заскрипели пружины. И сладковатый табачный дым наполнил купе.

Был вечер, и горел свет. В купе сидел жандарм. Клавдия приподнялась на локте, посмотрела на него и зевнула, прикрыв рот ладошкой. Жандарм, молодой еще мужчина, любезно улыбнулся:

— Уж и Вятку проехали, а вы, барышня, все спите.

— Вятку? — искренне удивилась Клавдия.

— Ну, с Вяткой-то пошутил... Сейчас чай подадут... Не желаете ли?

— Да уж, право, пора. Пройдите, пожалуйста, в коридор. Я оденусь...

Мужчина наклонил голову и вышел, медленно задвинув за собой дверь. Клавдия тоскливо посмотрела в окно. Спустилась с полки, причесалась, оправила бантик на белой кофте, потуже затянула широкий пояс. Вздохнула и пригласила попутчика.

Жандарм, ладный и щеголеватый, щелкнул каблуками и подсел к девушке.

Клавдия незаметно окинула взглядом его багаж. Плохо. Очень плохо... Один портфель. Вряд ли с таким багажом пускаются в путь по личной надобности. Арестует. Наверняка арестует...

Жандарм не отрывал от Клавдии пытливых глаз. Девушка старалась не замечать его настороженности. Чуть прищурив карие глаза, спросила:

— Так вы в Кунгуре иль в Перми сели? Вошли так тихо, что я и не расслышала...

— В Кунгуре, — ответил жандарм, вновь внимательно посматривая на Кирсанову. И представился: — Петр Петрович Семипалов.

— Очень приятно... Наталья Порфирьевна Фадина. — Она поднялась, взяла с верхней полки шитый бисером ридикюль, улыбнулась беспомощно и добавила: — Боюсь паспорт потерять. Я ведь в первый раз в такой дальней дороге без матушки. Долго ль до беды? И так обрадовалась, когда вас увидела, ну, думаю, слава богу — приличный человек рядом будет. А у меня, знаете ли, — все более оживляясь, продолжала Клавдия, — неудача. Да, да... Сейчас расскажу. Я сама родом из. Тулы... Может, бывали? Нет? Жаль, очень милый городок. Там у нас на Губернской собственный дом. А семья большая, очень большая. — И девушка, улыбаясь, широко развела руками. — Двенадцать детей.

— Двенадцать! — ахнул жандарм. — Ну и ну!

— И все девочки! А я после гимназии надумала к сестре, в Екатеринбург... Она обещала место гувернантки в хорошем доме. Матушка поплакала и отпустила: ведь к родной сестре... И что же? Представьте положеньице: приезжаю, а сестра и не думает устраивать меня — заставила своих детей нянчить. Пятерых, один другого меньше. Замучили... Стала проситься в гувернантки — зять запротестовал: живи, мол, у нас... Зачем держать в доме чужую прислугу? Ты родня, вот и живи. Думала-думала и решила уехать. Может, в Москве место найду...

Клавдия презрительно оттопырила губы и передернула плечами. Петр Петрович слушал внимательно. Девушка нравилась ему.

— Справедливо... Очень справедливо... — согласился жандарм. — Что за жизнь для образованной барышни — с детьми возиться? — И многозначительно прибавил: — Детки не уйдут...

— Хотите домашних пирогов? — встрепенулась Клавдия. Она сняла с полки саквояж и выложила на узенький стол морковные пироги, крутые яйца, кусок вареного мяса...

Петр Петрович достал из портфеля кусок запеченного окорока. Бросил на столик газету:

— Будьте хозяюшкой...