Вера Морозова - Привлеченная к дознанию...

За дни, которые Кирсанова провела в карцере, в одиночке №3, предназначенной для особо важных преступников, появился новый арестант, Мерзляков. Обвиняли его в убийстве пристава в Ижевске.

— Пристав был гад, — пощипывая русые брови, говорил он Володе Урасову. — Увечил рабочих, как дикой зверь. Я его предупредил: брось, говорю, сволочь, а то, гляди-ка, найдутся руки!.. А тут дружка моего, Васятку, сгребли. Пристав измутузил его в кровь, два ребра сломал, зубы пересчитал. Несколько суток Васятка без сознания провалялся. Ну, я и не выдержал. Ночью подкараулил да и уложил из маузера. Тут меня и взяли: знали, что грозился. Маузер нашли, но никто ведь не видел... Как говорится, улик-то прямых нет! Не могут же присудить к смертной казни? А? Как ты думаешь? Должны соблюдать законность? Правда?

Он с тревогой смотрел на Володю.

— Не могут! Факт! Нет улик! — соглашался Урасов.

Мерзляков веселел и начинал долгий рассказ о жизни, об ужасах и беззакониях, творимых на заводе...

И все же Мерзлякова приговорили к смерти. С суда он уже не вернулся в камеру к Урасову, где находился в дни следствия. Он стал узником третьей одиночки, к которой приставили нескольких надзирателей, следивших за каждым его движением.

Володя Урасов не отходил от стены и стучал почти открыто. Косточка указательного пальца вспухла, кожа сбилась.

Начались для тюрьмы страшные дни ожидания. Вот тогда, после карцера, и вернулась Клавдия. В камере их находилось трое — худенькая Ксения Егорова, обвиненная в хранении бомб, молчаливая Кетова, прошедшая по делу незаконной перевозки оружия, и она, Кирсанова. По соседству сидел Володя Урасов, с которым они встретились после долгой разлуки.

Девушка сразу поняла — беда, увидев усиленный наряд надзирателей в коридоре.

— Мерзляков? — прошептала она, обнимая Егорову. Ксения кивнула. Поспешно встала и налила Клавдии стакан кипятка, руки ее дрожали. На побледневшем лице резко выделялись красные от слез глаза и набухшие веки.

— Так ведь улик-то прямых не было! — возмутилась Клавдия, обхватив тонкими пальцами кружку.

— Нашли... — устало ответила Ксения, и голос ее дрогнул. — Не спим какую ночь... Ждем, чтобы проводить...

Тяжело вышагивали надзиратели. В эти вечерние часы, когда солнце скользило по зернистой стене, камера показалась Клавдии склепом. Она вздрогнула и испуганно посмотрела на Ксению, боялась, что та прочтет ее мысли. Ксению трудно было узнать: так изменилась за это время. Клавдия жадно пила кипяток, но и он не спасал от озноба.

Клавдия уселась на кровать и начала стучать Мерзлякову:

«Дорогой друг, послушай прекрасные строки:

Она горестно сжала голову руками — какие нужны слова, когда смерть стоит на пороге! Схватила выщербленную ложку и опять застучала:

«Всем сердцем с тобой в эти последние дни. Любим тебя и всегда будем помнить. Что нужно? Все сделаем!»

«Спасибо, Клавдичка. Меня тут и Володя и Ксения не забывали... Дорогие мои, хорошие... Ты лучше расскажи, как твой зуб?»

Загремел засов. Появился надзиратель по кличке Шик. «Молод, красив и шикарен», — с издевкой говорили о нем в тюрьме. Надзиратель пропустил уголовного с бачком. К дверям поднесли ушат с кипятком.

— Что приуныли, невесты? — прошепелявил уголовный, обнажив прокуренные корешки зубов, и участливо добавил: — Сегодня разлука! Получайте!

— Ишь, разговорился... Кавалер! — оборвал его надзиратель.

Уголовный влил в бачок с вдавленными боками три половника и ушел. Из бачка повалил густой пар. Клавдия машинально помешала ложкой «разлуку»: кровавые сгустки печени, куски легкого, коровьи зубы... Бр-р!

Ксения взяла с подоконника «динамит» — ломти вязкого серо-грязного хлеба. Его клали на ржавые оконные решетки для просушки. Кетова вопросительно поглядела на подруг и, подражая артельщикам, постучала ложкой по краю бачка. Обычно стук этот их всегда смешил, но сегодня никто не обратил на него внимания.

— Ешь, Клавдичка.

Клавдия поднесла ложку ко рту, но плачущая стена ожила. Стучал Мерзляков:

«Сегодня казнь!»

«Откуда? — метнулась Клавдия. — Откуда узнал?»

«Приходил начальник тюрьмы. Спрашивал, нужен ли священник. Отказался. «Вы и так петлю наденете. Зачем священник!»

...В эту ночь тюрьма не спала. Заключенные поделили в камерах ночные часы. Дежурили. Клавдия лежала молча. Чудились воровские шаги тюремщиков в войлочных туфлях. Она вскакивала с койки и подбегала к волчку, ощущала себя бессильной в этой каменной могиле. Ах, если бы удалось открыть дверь!

И все же они пропустили момент, когда надзиратели пришли за Мерзляковым. И тем оглушительнее взметнулся его голос:

— Прощайте, товарищи! Палачи пришли! Живите! Не поминайте лихом!

Тюрьма ожила вмиг. Забегали, закричали в камерах. Клавдия колотила кулаками в железную дверь, едва сдерживая рыдания.

— Прощай! Прощай!

К Клавдии подошла Ксения. Они обнялись. Громыхнула дверь у железной витой лестницы. Все стихло. Тюрьма замерла. Увели...

И в звенящей тишине раздался высокий и страстный голос. Клавдия пела, глотая слезы, пела, сжав, кулаки:

Песню подхватили. Пели товарищи, пели братья по партии. И Мерзляков услышал эту песню...

Клавдия в холщовом каторжном платье, заложив руки под серый фартук, стояла посреди камеры и презрительно гнусавила:

— По указу его императорского величества временный военный суд в городе Перми, выслушав дело крестьянки Клавдии Кирсановой... — она перевела дух, — признал Кирсанову виновной в подговоре, учиненном по соглашению с другими лицами, составить сообщество с целью насильственного изменения в России, путем вооруженного восстания, установленного законами основного образа правления и замены такового демократической республикой, каковое сообщество, однако же, не сотворилось, а потому и на основании последней части сто второй статьи Уголовного уложения — в каторжные работы на три года, как лишенную уже ранее всех прав состояния... — Девушка смешливо наморщила лоб и закончила: — А я-то и не знала, что у меня в России так много прав, а главное — состояния! Знаменитым человеком становлюсь, товарищи! Сразу два процесса! Едва закончился процесс о побеге из ссылки, как уже привлекают к дознанию по делу военной организации. Да-с, от каторги не отвертеться... Хорошо, если срок придется отбывать здесь, в Перми. Все к дому поближе... Слушай, Ксения, а прокурор со своим хохлом, ей-богу, похож на мокрого петуха, еле сдержалась — так и хотелось дернуть за этот хохол...