Иван Свистунов - Сказание о Рокоссовском

Положение на этом участке фронта создалось тяжелейшее. Необходимо было любыми средствами задержать продвижение врага, установить связь с частями и, собирая группу, вести бои, отражать натиск врага.

Общеизвестно, каких взглядов на военную службу придерживался наш великий полководец Александр Васильевич Суворов, какой спартанский образ жизни он вел в походах, как близок был к русскому солдату, наравне с ним нес все тяготы и трудности походной, бивуачной жизни.

Прекрасен его пример, несравненна его наука побеждать. Но смешно в нынешних фронтовых условиях требовать от военачальников, чтобы они буквально следовали суворовским правилам. Неизмеримо возросли масштабы армии, сложность управления механизированными войсками.

Порой все же приходилось...

Потом, спустя год-два, Константин Константинович Рокоссовский почти с недоверием и сомнением — было ли это в действительности? — вспоминал ту раннюю осень сорок первого года, когда он, командующий группой войск, ел щи из солдатского котелка, спал под сосной на своем плаще и весь его штаб помещался в одной или двух автомашинах.

Нет, он не подражал Александру Васильевичу Суворову, не хотел прослыть оригиналом, демократом, этаким солдатским батей. Просто не было крыши над головой, даже палаточной, не было кровати, табуретки, не было тарелки и вилки.

Были две автомашины, сосновый лес, громкое название «группа войск Рокоссовского» и приказ: во что бы то ни стало задержать рвущегося к столице врага.

И генерал Рокоссовский действовал. По пути к Ярцеву он подчинял себе все встреченные части, подразделения, отряды. Подчинял пехотинцев и артиллеристов, саперов и медиков, связистов и разведчиков. Подчинял бежавших из плена, вышедших из окружения, легкораненых и просто струсивших в первом бою и рванувшихся в тыл. Он подчинял всех, кто способен был взять в руки автомат или винтовку и стоять лицом на запад, а не уходить на восток.

Справедливости ради следует сказать, что подавляющее большинство отходивших с радостью и надеждой вливалось в группу Рокоссовского. Так горько и стыдно отступать, брести на восток! Хотелось снова оказаться в крепком боевом строю, почувствовать твердую руку командира, обрести уверенность в своих силах.

Бои шли напряженные, ожесточенные. Группа генерала Рокоссовского несла большие потери убитыми и ранеными. И все же она росла от боя к бою. Она вбирала в себя все новые роты, батальоны, полки... Она становилась крепче, сплоченней, боеспособней.

Ночь была теплая, и Рокоссовский решил расположиться на ночлег не в машине, а на природе, как выразился водитель, доставая из багажника плащ-палатку.

Место подобрали отличное: под могучей развесистой сосной, на мягком ковре слежавшейся за многие годы хвои. От сосны и хвои, разогретых еще жарким солнцем первоначальной осени, шел сильный и приятный смолистый запах. Казалось, что только ляжешь на лесную постель, охмелев от благодатного ее нектара, и сразу заснешь праведным сном хорошо поработавшего человека.

Но не спалось. Рокоссовский лежал на спине, смотрел в черную неразбериху сосновых ветвей, сквозь которые кое-где пробивались далекие звезды.

Было тихо. Обычная в эти дни артиллерийская канонада смолкла. Завтра воскресенье. Немецкие артиллеристы, как видно, блюдут спокон веков установленный порядок — отдыхают. А вот летчики — нет. С полчаса назад высоко, невидимые в черном небе, на восток пролетели их самолеты. На Москву. Верно, скоро полетят обратно.

Потому и не спалось, что он ждал их возвращения. Хотелось по гулу моторов убедиться, что не все — конечно не все! — возвращаются немцы.

Не первую ночь гитлеровцы летают бомбить Москву. Но привыкнуть невозможно. В самом этом факте было что-то немыслимое, противоестественное, противное всем нашим убеждениям и расчетам.

Месяца четыре назад, когда он уже не сомневался, что гитлеровская Германия начнет войну против нас, и потом, когда произошло немецкое вторжение, он чувствовал себя и свой корпус небольшой частицей огромного фронта. Как бы ни окончился — успехом или неудачей — очередной бой где-то под Дубно или Луцком, он знал, что это не будет иметь решающего значения в начавшейся великой войне. И воевать было проще.

Но сейчас, лежа под сосной и глядя в темное небо, он понимал, что все неожиданно и решающим образом изменилось. Теперь он был не где-то на маленьком участке войны, а в самом ее центре, на главном направлении. Теперь каждая его неудача, каждый шаг назад оборачивались угрозой для страны, для народа.

Конечно, и справа, и слева от его группы ожесточенно сражаются многие части Красной Армии. Не он только заслоняет гитлеровцам путь к Москве.

А такое чувство, словно он, он один в ответе за Москву!

...Надо бы заснуть. Завтра — как, впрочем, и до конца войны — будет трудный день. А немецкие самолеты все не возвращаются...

Дал бы бог удачи московским зенитчикам!

Маленький дачный домик стоял в саду и был почти не виден с улицы. Автоматчик показал, куда пройти, и Гудков направился по дорожке к летней веранде. С некоторым трепетом — не приходилось ему встречаться с таким высоким начальством — поднялся по трем скрипящим ступенькам.

На веранде за простым деревянным столом («Здесь, верно, до войны по вечерам собиралась вся семья, пили чай с малиновым вареньем, слушали патефон») сидели командующий Западным фронтом Маршал Советского Союза Семен Константинович Тимошенко и Маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников. Перед ними на столе была разложена карта, иссеченная стрелами, пестревшая кружками и полукружиями.

Маршалы сидели нахмуренные. Видно, на душе у них не очень-то весело.

Гудков представился:

— Бывший начальник штаба танковой дивизии подполковник Гудков...

Тимошенко пытливо смотрел на стоявшего перед ним командира, словно прикидывал в уме, на что тот способен.

Шапошников спросил мягко, с присущей ему деликатностью:

— Скажите, пожалуйста, товарищ Гудков, какое у вас образование?

— В тридцать шестом году окончил академию имени Фрунзе, в сороковом — академию Генерального штаба.

Шапошников поднял бровь не то одобрительно, не то удивленно и посмотрел на Тимошенко.

Командующий фронтом, все так же насупившись, рассматривал Гудкова. Проговорил наконец хрипловатым, но звучным голосом:

— Подкован основательно. Добро!

— Надо бы его к Рокоссовскому направить, — негромко предложил Шапошников.

— Пожалуй! — согласился Тимошенко и повернул к Гудкову глянцевито поблескивающую голову: — Пойдешь к Рокоссовскому начальником оперативного отдела штаба группы. Знаешь такого?